Дракон 2. Назад в будущее - Игорь Алимов

Котя подспудно ожидал, что мальчик перекрестится. Но нет, не перекрестился.

— Что, здесь и заночуем? — спросил Чижиков у мальчика.

Тот, не отрывая взгляда от великого китаеведа, лишь молча кивнул. Сумкин кулем плюхнулся у костра и протянул руки к огню. Было довольно прохладно.

— Надо бы еще веток запасти, — подошел к нему Котя. — Ночь впереди длинная.

— Да? — блеснув очками, Сумкин посмотрел на него снизу вверх. — Ну, давай, сейчас ты запасаешь, а потом — я.

Чижиков лишь покачал головой и отправился в темноту на поиски топлива. Сумкин, человек жизнерадостный и по большей части энергичный, славился резкими перепадами настроения. В нем словно внезапно выключался скрытый моторчик, требовавший подзарядки, и тогда Федор становился мрачен, желчен и сварлив. Котя, хорошо знакомый с этой особенностью приятеля, даже и не пытался вдохновить его на дальнейшие подвиги: посидит, насосется энергии из окружающего мира и станет как новенький.

Есть никому не хотелось.

Добавив в костер надлежащих веток и даже завалив в него приличных размеров бревно, чтобы горело долго и неторопливо, а потом медленно тлело, отдавая тепло, утомленные путники улеглись вокруг, стараясь поплотнее закутаться в свои новые одеяния.

Благовещее животное разумно пристроилось под боком у хозяина.

Мальчик вызвался караулить.

Постепенно Чижиков задремал.

Первый сон Константина Чижикова

Котя стоял на высоком утесе и вокруг — насколько хватало глаз — простиралась долина, прекрасная, цветущая, полная жизни. К горизонту убегали холмы, покрытые лесами, шумели листвой зеленые рощи, змеилась, блестя на солнце, голубая лента реки.

Котя всмотрелся — и увидел на берегу, у кромки леса, олениху и трех смешных длинноногих оленят. Олениха чутко водила ушами, следя за деревьями и кустами, но Коте было ясно: делает она это, следуя вековечному инстинкту, а вовсе не потому, что ей или ее детям угрожает опасность, поскольку никакой опасности в здешнем мире не было и в помине. Оленята, как и положено детям, вовсю резвились среди высокой сочной травы и смешно вскидывали голенастые ноги, не умея еще с ними ловко управляться.

Котя посмотрел дальше — и увидел парочку птиц, размером с сойку, с толстыми клювами и смешными хвостами. Высоко, в излучине толстой ветви сосны, притулилось гнездо, похожее на разворошенный ком сухих прутьев, и птицы сновали по воздуху взад и вперед безо всякой устали, с жучками, паучками и червячками в клюве, а из гнезда им навстречу высовывались жадно разинутые рты птенцов.

По склону дальнего холма шел крестьянин — жилистый мужчина с вязанкой хвороста на спине. Шел неторопливо, уверенно, и, проследив его путь, Котя увидел в месте, где у речной отмели сушились на солнце сети, простой дом, крытый соломой. Прямо во дворе женщина готовила в котле над очагом какое-то варево, подносила ко рту черпак, пробовала.

На нос Коте вдруг села бабочка — ослепительно красивая в ярких лучах солнца, села на мгновение и тут же взмыла вверх, разрезая воздух пестрыми крыльями.

Легкий ласковый ветерок обвевал Котю, и весь мир перед ним дышал покоем и негой. Котя стоял, смотрел и всем сердцем чувствовал простое счастье, гармонию и умиротворение, царившее вокруг. Мир был прекрасен, шелковистая трава нежно гладила босые Котины ноги, хотелось петь от невиданной радости, хотелось легко оттолкнуться ногами от теплой земли, раскинуть руки и взлететь в пронзительно чистое небо — туда, где высоко-высоко плыли кудрявые облака.

Но вдруг вокруг что-то неуловимо изменилось, и почти взлетевший было Котя упал в траву. Земля болезненно содрогнулась, потом еще и еще — сильнее и сильнее. Ветер перестал быть ласковым, олениха испуганно закрутила головой, оленята прижались к ее ногам. Птицы носились вокруг гнезда, встревоженно крича. Крестьянин отбросил прочь вязанку и, поглядывая с ужасом на темнеющее небо, стремглав помчался к дому, а там уже металась женщина, не зная, за что хвататься первым. Котел опрокинулся прямо в очаг, и к небу, на глазах наливающемуся чернотой, устремился тонкий ручеек пара.

Котя оглядывался в смятении, но гул, что родился под землей, уже вышел наружу. Гул ширился, крепчал, обращался чудовищным грохотом. Небо, еще мгновение назад такое лазурное и сияющее, вдруг в одночасье исполнилось зловещего мрака, поглотившего солнце без остатка.

Котя не понимал, что происходит, его разум метался в поисках ответа, а в мирной прекрасной долине меж тем разверзлась земля, плюясь во все стороны дымящимися камнями, и наружу, пожирая все на своем пути, поползла тягучая раскаленная магма. Вспенившаяся речка стала мутным бурным потоком, который, встретившись с магмой, обратился грязным паром.

Холмы двигались как живые, и целые рощи исчезали в зияющих в земле рваных ранах. Казалось, с земли грубо и неумело сдирают кожу, и она истекает алой кровью. Казалось, что внутри земли с треском и грохотом ломаются крепкие некогда кости, а их обломки прорывают кожу и тянутся к небу, грозя пронзить и его. Казалось, у планеты разорвались легкие, и теперь кончился воздух, лопнули и взорвались сердце, печень и почки.

Котя ощутил на лице пепел, и слезы проложили на его щеках первые робкие дорожки. Конец мира надвигался неотвратимо, и Котя ясно знал, что бежать некуда, нигде нет спасения, и если он и проживет чуть дольше, чем другие люди или же звери в долине, то лишь на миг, необходимый разбушевавшимся стихиям, чтобы достичь утеса, где он стоит, пока еще не мертвый.

Котя поднял глаза вверх и черная пелена, застилавшая небо, расступилась перед его взглядом: он увидел бездонные глубины космоса и Луну, безжизненный спутник Земли. И вдруг на глазах изумленного Коти Луна, холодно и величаво плывшая по своей вековечной орбите, плавно изменила траекторию.

Котя понял: в мироздании что-то нарушилось, глобальная драма Земли вызвала к жизни силы, которые изменили движение Луны, и теперь Луна неумолимо приближается. Пройдет время — незначительное по меркам необъятного космоса — и она упадет на Землю, и тогда…

С неба сыпались обгоревшие птицы, пеплом разлетались бабочки, горизонт пылал. Котя беззвучно плакал и тут, среди грохота апокалипсиса, он услышал голос — бесплотный и тихий, будто кто-то, пролетая мимо, шепнул ему прямо в ушную раковину: «Не допусти этого… Не допусти… Не допусти!..»

Чижиков разом проснулся, приподнялся на локтях, провел рукой по щеке и ощутил влагу. Слезы? Сердце билось как бешеное, дыхание хрипло вырывалось из груди. Он закоченел во сне.

Кругом все спали — и Сумкин, свернувшись калачиком и смешно подложив кулак под щеку, и Ника, что лежала носом вниз, уткнувшись лбом в скрещенные руки, спал даже мальчик Сунь Девятый, сидя у потухшего костра и обняв длинную жердину.

Стояла чуткая предрассветная тишина — небо едва-едва посветлело. И что-то в этой тишине было не так.