Запах Зла - Гленда Ларк

Когда я вернулся в общую комнату, Блейз была уже там и разглядывала книги на полках, матушка, бабушка и Тессрим занимались готовкой, а отец с Джеймвином ушли к ручью, чтобы накачать воды в домашнюю цистерну. Гэрровин пошел с ними: он, несомненно, воспользовался случаем рассказать им о том, что жрецы-феллиане преследуют Блейз, Флейм и меня за побег из тюрьмы. Я подошел к Блейз.

– У вас впечатляющее собрание книг, – сказала она. – Неужели их столько же в каждом доме тарна?

– Да, конечно. У нас, в доме Гилфитеров, книги в основном посвящены лечению болезней, целебным травам и лекарствам – мы ведь семья врачей. Каждый дом имеет свою специальность. В каждом тарне найдутся дома прядильщиков, ткачей и шорников, конечно, но дома врачей встречаются реже. Мы лечим больных из всех тарнов в этом районе Небесной равнины. То же самое можно сказать о некоторых других специальностях: горшечниках, жестянщиках, красильщиках.

Блейз поставила на место книгу, которую просматривала.

– А что будет, если девушка из дома гончаров выйдет замуж и войдет в семью красильщиков?

Я поежился. Вопрос казался достаточно невинным, но я ясно учуял кроющееся за ним неодобрение, а сама мысль о том, что Блейз позволяет себе осуждать нас, была неприятна.

– Специальность определяется домом, а не семьей. То же самое, кстати, происходит и с именем. Все, кто живет в этом доме, – Гилфитеры до тех пор, пока они в нем живут, независимо от того, в каком доме родились. Обычно мужчины и женщины стараются найти себе супруга из дома той же специальности. Если же нет, то один из них должен переменить свои интересы. Исключений не бывает. В этом и заключалась одна из проблем Джастрии. Она родилась в доме изготовителей лака, но это ремесло она ненавидела. Когда мы поженились, она сказала, что станет акушеркой, только ей это совершенно не подходило. Она не желала учиться… она… она была бестактна с пациентками и в то же время не умела настоять на своем.

– И никакого выбора у нее не было?

– Выбор в таких случаях невелик: или мужчина переходит в дом жены, или они оба выбирают себе какое-то третье занятие. Только тут еще все зависит от того, в каком доме окажется свободная комната. В одном доме никогда не живет больше десяти человек.

– Но ведь наверняка можно построить новый дом.

– Мы этого не делаем.

Некоторое время Блейз задумчиво смотрела на меня.

– И, наверное, новых тарнов вы не строите тоже.

Я покачал головой.

– На Небесной равнине и так уже пасется максимально возможное число селверов. Нельзя строить новые тарны: от этого пострадают все.

– Так вот почему ты дал своему брату разрешение завести ребенка… Вся эта система очень… жесткая. – Лицо Блейз оставалось бесстрастным, но скрыть свое неодобрение от моего носа она не могла.

– Ты можешь так считать, но учти вот еще что: никто из жителей Небесной равнины не страдает от голода, холода или одиночества. Никто и никогда. – Мои слова были всего лишь отражением общеизвестного факта, но я не мог не заметить, что они задели какую-то чувствительную струнку в душе Блейз. Она бросила на меня острый взгляд, словно хотела спросить: «Откуда ты знаешь?..» Вот тогда-то я и сообразил, что ее собственное детство, должно быть, было нищим и несчастным. Я поспешил добавить: – У нас на Небесной равнине почти не случается преступлений – ни убийств, ни воровства, – потому что никто не страдает от бедности или небрежения.

– Но и свободы у вас нет.

Я пожал плечами.

– А что более важно?

– Тебе следовало спросить об этом Джастрию.

Я почувствовал себя так, словно получил пощечину, и попятился. Блейз немедленно извинилась:

– Прости меня. Я сказала гадость. Я не хотела причинить тебе боль.

– Нет? А чего же ты тогда хотела?

– Высказать собственное мнение.

– Ну да, я заметил.

– Может быть, наш разговор помог бы тебе понять, что двигало Джастрией.

Я кивнул: возможно, Блейз говорила правду. Она была резкой, эта полукровка, но злонамеренной она мне не казалась. Я отвел глаза и стал без надобности перекладывать пестик, которым мы в ступке растирали травы.

– Я хотел бы кое о чем попросить вас с Флейм. Я предпочел бы, чтобы никто не знал, как в точности умерла Джастрия. Чтобы никто не знал… о моем участии. Могли бы вы не упоминать?..

– Об этом и просить не нужно, – спокойно ответила Блейз.

Я покраснел. Почему-то, разговаривая с Блейз, я становился неуверенным в себе, как новорожденный детеныш селвера, пытающийся встать на ножки. Она меня подавляла.

– Как ты думаешь, долго ли нам будет безопасно оставаться здесь? – переменила тему Блейз.

Я бросил взгляд за дверь: Гэрровин перед домом разговаривал с группой наших соседей; на мой взгляд, там собралось по одному представителю от каждого дома.

– Похоже, дядюшка как раз рассказывает нашу печальную историю. Отец наверняка поделится с нами новостями за ужином. – Во мне снова проснулось раздражение. – Жаль, что вы не нашли лучшего способа разжиться деньгами, чем обыгрывать тех парней.

– Я тоже об этом жалею. В мои планы не входило раздражать феллиан.

– Разве ты не говорила, что вы добрались до Мекате на морском пони? Если вам требовались деньги, почему было не продать животное?

– Мы совершенно вымотались к тому моменту, когда добрались до мыса Кан. Мы просто рухнули на песок, а пони взял и уплыл. Поверь, то был не самый удачный день в моей жизни.

Я чуть не рассмеялся. Так приятно было узнать, что и эта женщина способна совершать глупые ошибки.

– Она винит меня, конечно, – сказала подошедшая к нам Флейм. – Что-то там насчет того, что тот, кто правит морским пони, не должен беспокоиться о нем на берегу: привязывать животное – дело пассажира. По крайней мере так она заявила, когда проклятая скотина исчезла в волнах. Правда, тогда было уже немножечко поздно… – Флейм ухмыльнулась, но тут же нахмурилась, вспомнив о чем-то. – Послушай-ка, Блейз, а почему Гэрровин заговорил о мяснике?

– Да ерунда! Просто выражение такое.

Однако Флейм гнула свое.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что наняла тогда неумелого хирурга, известного тем, что режет своих пациентов насмерть?

– Нет, разве что ты желаешь услышать от меня именно это, – бесстрастно ответила Блейз.

Флейм открыла рот, потом закрыла его, пытаясь понять, что может означать этот загадочный ответ, и наконец сказала:

– Я смутно припоминаю, что тот хирург говорил что-то насчет ампутации руки у собственной жены.

– Ты тогда была в бреду.

Флейм продолжала хмуриться, пытаясь разобраться в своих воспоминаниях. Взгляд, который она бросила на Блейз, был полон подозрений. К счастью, как раз в этот момент матушка позвала нас к столу. Пока я ходил звать отца, Джеймвина и Гэрровина, она показала женщинам, куда садиться. Поскольку моя двоюродная сестра и ее муж отсутствовали, места было достаточно для всех.