Умоляй меня - Грейс Дрейвен

Если бы кто-нибудь спросил её, что она больше всего запомнила в нём с первого взгляда, она бы сказала, что его глаза. На свету они были глубоко посажены и с длинными ресницами, такими темно-коричневыми, что казались черными, сливаясь с зрачками. Они оценивали её взглядом, в котором читались сила, терпение и уверенность, что его появление заставит её бежать из комнаты. Луваен не думала, что когда-либо была красивой. Её нос был определённо нежным по сравнению с его. Тонкая, высокая переносица выгибалась длинной дугой, образуя пару расширенных ноздрей и заостренный кончик, который казался ещё более ястребиным из-за небольшой кривизны носовых перегородок. У него были тонкие губы, твёрдая челюсть и щёки, впалые либо от страданий, либо от возраста. Филигрань серебра вплеталась в чёрные волосы до плеч, придавая волнистым локонам вид оловянных пятен сажи. Как бы то ни было, черты его лица делали его суровым и неприступным. С деформацией, вызванной потоком, он был ужасен.

На его щеках были вырезаны небольшие бороздки в форме наконечников стрел, одинаковые с обеих сторон. Другая группа, имевшая форму спиралей, прочертила вертикальные дорожки по обе стороны его лба. Ещё больше шрамов, некоторые приподнятые, другие впалые и сморщенные, окружали его горло, чтобы исчезнуть под высоким воротником его котарди⁴. Некоторые шрамы были бледными, другие почти такими же тёмными, как его волосы. Тёмные походили на руны или колючие лозы и напоминали ей о зловещих розах, в диком изобилии растущих вдоль садовой стены и на северной стороне крепости. Его кожа была неестественно бледной, единственными с реальным цветом были пурпурные синяки вокруг глаз от заживающего сломанного носа. Как жена Томаса Дуенды, Луваен подготовила достаточно мёртвых к погребению, чтобы правдиво сказать, что у Балларда де Совтера была бледность рыбьего брюха утопленника.

Она понимала, почему он ходил в капюшоне и плаще рядом с незнакомцами. Люди были страшными существами и смотрели на уродство с тем же ужасом, с каким они смотрели на жертв чумы. Даже самый отважный человек устал бы от тычков, визга и криков: «Чудовище!», которые последовали бы, если бы он показал своё лицо солнцу. И всё же было стыдно, что он так полностью прикрылся. Его лицо могло вызывать обмороки не того рода, но он был хорошо сложен. Лишь немного выше её, он мог похвастаться стройным, мускулистым телосложением и широкими плечами, которые лучше всего проявлялись в облегающей тунике.

У неё мелькнула мысль проткнуть его каминной кочергой из-за его диковинного требования разделить с ним постель в обмен на право защищать свою сестру, но она передумала. Глаза Балларда вспыхнули, едва заметное движение его губ подсказало ей, что он прочитал её намерение. Он откинулся в кресле, вытянув ноги к огню, одной рукой сжимая кубок, а другой упираясь в бедро. Это была ленивая поза, но Луваен почувствовала в нём напряженность и вспомнила силу, с которой он крепко держал её за ногу. Она подозревала, что он так же быстр, как и силен, и обезоружит её прежде, чем она успеет поднять кочергу.

То, что она всерьёз рассматривала возможность стать его временной любовницей, потрясло её. Многие женщины продавали своё тело по причинам столь же отчаянным, как кормление семьи, или столь же расчетливым, как поиск альтернативного пути к власти. Иногда вы добиваетесь того, что не могли получить по праву рождения или обстоятельств. Она никогда не допустит такого отношения к Циннии. Невинная, незамужняя и теперь обездоленная, она обладала только своей красотой и репутацией, чтобы привлечь достойного поклонника, и Луваен отказалась возлагать все надежды сестры на Гэвина де Ловет. Сама она не обладала особой красотой и, как вдова, больше не должна была беспокоиться о репутации, зависящей от глупой идеи, что она каким-то образом будет скомпрометирована падением в сено. Тем не менее у неё не было привычки приглашать мужчин в свою постель, особенно незнакомых. Предложение де Совтера сначала рассердило, а затем заинтриговало её. У неё не было веских причин считать его очаровательным. Однако что-то в этом человеке, помимо изуродованного лица и скрюченных рук, задело её за живое.

Она с нетерпением ждала ужина, потому что он появлялся каждый вечер. Все собирались на кухне за едой, даже Магда, Кларимонда и Джоан. Поначалу застенчивые служанки почти ничего не говорили, но вскоре стали задавать вопросы о жизни Луваен и Циннии в Монтебланко и предлагали свои идеи о жизни в Кетах-Торе. Магда, никогда не сдерживающаяся, высказывала своё мнение обо всем: от седел для лошадей до подола платья, и ласкала голени Эмброуза пальцами ног под столом. Однажды Луваен обнаружила их игру, когда наклонилась, чтобы поднять упавшую салфетку. Она чуть не ударилась головой о край стола, выпрямляясь слишком быстро, и провела остаток ужина, пытаясь не хихикать, узнав, что экономка и колдун были любовниками.

Со своей стороны, Эмброуз оставался неизменно добр к Циннии, хваля ее компанию и прося ее помощи в освещении фолианта с травами. С Луваен же они регулярно обменивались оскорблениями и угрозами всякий раз, когда их пути пересекались, хотя и достигли молчаливого соглашения не пытаться убить друг друга, пока она остается в Кетах-Торе. Вернувшись из Монтебланко, она поблагодарила его за то, что он не сбросил ее со скалы.

— Оставьте свою благодарность при себе, — сказал он ей. — И следите за своим элем. Я варю кое-что, что превращает строптивиц в жаб.

— Пока вы этим занимаетесь, сварите что-нибудь для вежливости и выпейте чашку или две сами, — парировала она.

Между их продолжающимися словесными баталиями, комментариями Магды и Гэвином и Циннией, строящими друг другу глазки над блюдом с бараниной или свининой, ужин никогда не был скучным. Баллард всегда появлялся на кухне, когда остальные домочадцы садились за стол, и занимал своё место во главе стола. Он не ел, только пил эль или вино, которые подавала Магда, и добавлял свои собственные комментарии к различным разговорам или спорам, которые вспыхивали — обычно между Эмброузом и Магдой или Эмброузом и Луваен. Сначала она подумала, что он просто решил не ужинать, пока однажды вечером она не вернулась на кухню за дополнительной свечой и не увидела его одного за столом с непокрытой головой и без плаща.

Магда поставила перед ним тарелку, кинжал и салфетку. В то время как остальные домочадцы пользовались вилками, Баллард ел только кинжалом и когтями. Когти были хороши для нанесения удара, но она предположила, что из-за них ему было тяжело владеть вилкой. Луваен ушла прежде, чем он или Магда заметили её присутствие. В ту ночь она лежала без сна, думая о еде Балларда в одиночестве. Его отказ есть с ними был не поступком человека, жаждущего уединения, а поступком человека, стыдящегося показать последствия своего уродства.

Сегодня вечером она пропустила послеобеденное собрание в комнате на верхнем этаже и вернулась к себе. Она придвинула стул поближе к огню и поставила перед ним низкий табурет. В корзине рядом с табуреткой лежали вещи, которые она заставила Гэвина принести из конюшни. Он странно посмотрел на неё, но передумал задавать какие-либо вопросы, когда она бросила на него предупреждающий взгляд. Баллард, вероятно, приподнимет бровь, когда увидит, что она взяла. Луваен надеялась, что он не увидит оскорблений там, где их не было. Она вышла из спальни и сбежала вниз по лестнице так быстро, как только могла, чтоб не споткнуться о подол.