Хронокорректоры - Кирилл Мамонтов

В полночь 31 января, когда поезд приближался к Орше, декрет Совнаркома перевел страну на новый стиль, и наступило 14 февраля. Вскоре после полудня Роман и Георгий, сопровождаемые матросами мамаевского отделения, вступили в знакомый особняк Ставки возле Театральной площади Могилева. Крыленко в Ставке не застали – главковерх в своем вагоне колесил вдоль фронта. Оставленные за старших начштаба генерал Бонч-Бруевич и большевик Мясников пребывали в унылых настроениях.

Не то чтобы питерские посланцы очень нуждались в рассказе могилевских начальников. О печальном состоянии войск они прекрасно знали, поскольку читали массу книг на эту тему. Рапорт фронтовых руководителей лишь подтвердил пессимистические предположения.

Бонч-Бруевич и его помощник генерал Лукирский начали, согласно боевым уставам, со сведений о противнике. По данным разведки, на протяжении осени и зимы австро-германское командование сняло с Восточного фронта и перебросило на более важные направления десятки первоклассных дивизий. В настоящее время против ослабленных армий России стояло порядка полумиллиона штыков и сабель противника, сведенных в три десятка дивизий. Затем генералы угрюмо доложили, что с русской стороны войск немногим больше, что фронт лишь обозначен, что многие участки оставлены войсками и совершенно никем не охраняются. Если в начале января на Западном фронте протяженностью около 450 верст имелось по спискам полтораста тысяч штыков, то сегодня их стало, по самым оптимистичным оценкам, вдвое меньше. Офицеры и солдаты без разрешения уезжают в тыл, к семьям, и нет никакой возможности прекратить массовое дезертирство. Казаки уходили с фронта целыми дивизиями, в большинстве полков осталось по две сотни личного состава.

– Снабжение фронта полностью прекратилось, – чуть не со слезами на глазах говорил Бонч-Бруевич. – От недостатка фуража начался падеж лошадей, конный состав в полном расстройстве. Оттого неспособна к передвижениям артиллерия. Гибнет имущество, потому что не охраняются склады – корпусные и дивизионные. В процессе братания с австро-германцами офицеры и солдаты продают неприятелю все, что можно поменять на хлеб и консервы.

– Вы сообщали эти сведения вышестоящему командованию? – сухим официальным тоном осведомился Роман.

– Так точно. И лично товарищу Крыленко, и Совету военных комиссаров…

– То есть тому же Крыленко вкупе с великими палковводцами Дыбенко и Антоновым-Овсеенко, – презрительно прервал генерала Георгий. – Вы не пытались доложить о безобразиях непосредственно в Совнарком?

Замявшись, Бонч-Бруевич ответил:

– Никак нет, писать лично товарищу Ленину я посчитал неудобным. Однако я написал обо всем своему брату. Не сомневаюсь, он передал мое донесение Владимиру Ильичу.

– Гражданин генерал, – укоризненно произнес Роман. – Ваша деликатность в такой ответственный момент может оказаться гибельной для державы. Попрошу вас подготовить подробный рапорт. Мы передадим документ в нужные руки.

Гога добавил, строго нахмурившись:

– Обязательно изложите на бумаге ваши соображения о создании завесы, равно как о препятствиях, чинимых главковерхом.

Мрачно посмотрев на него, Мясников темпераментно вскричал:

– Вы в ВЧК и об этом знаете!

– ВЧК знает все, – сурово произнес Георгий.

На самом деле они знали печальную историю завесы из мемуаров Бонч-Бруевича, но сообщать предкам подобные подробности не собирались. Разволновавшись, горячий кавказский большевик Александр Федорович Мясников – по-настоящему его звали Александр Мартуни Мясникян – поспешил обозначить собственную позицию.

– Товарищи, мы должны сохранять бдительность, – возбужденно заявил заместитель главковерха. – Вот гражданин Михаил Дмитриевич предлагает отобрать надежных солдат, готовых защищать революцию, поставить командирами порядочных офицеров и, понимаешь, устроить какую-то завесу.

– Совершенно верно, – подтвердил Бонч-Бруевич. – Несмотря на деморализацию, в армии остаются солдаты, унтер-офицеры, офицеры и генералы, готовые честно и мужественно отразить наступление немцев, если переговоры сорвутся и германские дивизии двинутся в глубь России. Мы обязаны сформировать из этих надежных людей пусть малочисленные, но дисциплинированные воинские части. Подобную армию – небольшую, но боеспособную – возможно великолепно оснастить за счет того вооружения и снаряжения, которое втуне лежит на неохраняемых складах и вскоре попадет в руки врага. Таким образом, из этих частей мы создадим заслон, или завесу, чтобы прикрыть основные направления…

– Хорошо говорите, – прервал его, вскочив со стула, Мясников. – А помните, что вам отвечал товарищ Крыленко?

– Помню. Без малейших на то веских оснований товарищ Крыленко боится, что такая армия повернет штыки против большевиков. Поэтому, стоило мне предложить какую-нибудь часть для переформирования, всех офицеров и солдат этой части немедленно увольняли со службы. Как следствие, на фронте вовсе не осталось войск, способных оказать сопротивление неприятелю… – Генерал вздохнул и обратился к присланным из Питера проверяющим: – Товарищи члены ВЧК, разрешите удалиться, дабы подготовить необходимый документ.

– Товарищи члены разрешают, – величественным урчанием ответил ему Гога Левантов. – А пока товарищи члены побеседуют с товарищем Александром Федоровичем.

Когда генерал вышел, Мясников попытался убедить столичных посланцев в своей правоте. По его мнению, революционная армия, несмотря на массовое разбегание личного состава, сохраняла боеспособность и могла остановить германское наступление.

– Слушайте, не будет никакого наступления! – восклицал Мясников. – Вы же сами знаете, на русском фронте немцы совсем мало дивизий оставили. А наши полки очень хорошо дерутся. Наша армия вполне боеспособна – мы поляков побили как полагается!

Не замечая скептических усмешек, он с удовольствием рассказал о единственной пока настоящей победе революционной армии.

Первый польский корпус под командованием генерала Юзефа Довбор-Мусницкого в составе двенадцати стрелковых полков, трех уланских полков и тяжелой артиллерии, распределенных по трем дивизиям, был серьезным боевым соединением. Революционные новшества не коснулись поляков, отказавшихся вводить у себя советы, комитеты и выборных командиров. Корпус располагался вокруг Могилева, в районе Орша – Смоленск – Жлобин – Гомель. В конце января Крыленко решил прикрыть поляками германский фронт, но Довбор-Мусницкий взбунтовался, повел свои дивизии на Ставку, даже захватил город Рогачев и станцию Жлобин. Против мятежников были двинуты крепкие части, состоявшие из латышей, сибиряков и матросов. Командовал карательной экспедицией царский полковник Иероним Вацетис, командир Латышского полка, перешедший на сторону революции. Умело используя артиллерию, Вацетис разбил две польские дивизии, принудив к отступлению. Мясников, разумеется, немного преувеличивал: на самом деле поляков не разбили, но только слегка потрепали, и корпус в полном порядке совершил марш в сторону Бобруйска.

Дослушав до этого места, Гога изрек одну из самых загадочных своих реплик: