Конрад. Клинок войны - Дэвид Ферринг

На щите! Щит теперь принадлежал скейвену по прозвищу Серебряный Глаз. Еще одна нить паутины…

– Чьем щите?

Снова молчание. Наконец Вольф произнес:

– Врага. Врага, который мог убить меня, но вместо этого подарил жизнь.

– Кем он был?

Должно быть, Вольф имел в виду первого хозяина лука и стрел, которые отдала ему Элисса. Еще одна нить связывала Вольфа и Элиссу.

– Эльфом, – ответил наемник.

– Эльфом?

Что вполне совпадало с полученными в Геральдической коллегии сведениями: загадочный герб принадлежал не человеку.

– Мы были врагами. Он мог убить меня. Но не убил.

– Когда это случилось?

– Двадцать лет назад. – Вольф медленно кивнул, будто отсчитывая прошедшие годы. – Или больше.

– Где?

– Около Миденхейма.

Ниточка к прошлому Элиссы. Если отец девушки – эльф, вполне объяснимо, что она подарила Конраду его оружие.

– Рядом с тем местом, где мы встретились? – спросил Конрад.

– Возможно.

– Что сталось с эльфом, с его оружием?

– Не знаю. Я постарался поскорее забыть о нем. Пока не увидел у тебя колчан.

– Как его звали?

Вольф пожал плечами.

Конрад откинулся назад, разглядывая звездное небо. Маннслиб ушла за горизонт, и темнота сразу сгустилась. Большую по размеру луну назвали в честь Мананна, бога морей. «Возлюбленная Мананна» сияла сегодня в полной красе и взойдет такой же только через двадцать пять дней. Моррслиб еще висела в небе, но ее неестественное сияние проливало мало света на мир внизу. Ее назвали в честь бога смерти, Морра; она обладала неправильной формой, и ее цикл оставался загадкой. Иногда она всходила полной, иногда ущербной, и ее очертания менялись почти каждую ночь. Одна из легенд гласила, что «Возлюбленная Морра» состоит целиком из варп-камня. Ей верили все приверженцы Хаоса и совершали свои церемонии, когда Моррслиб всходила в полной четверти. Поклонявшаяся Кхорну банда Кастринга приносила своему богу жертвы при полной луне. Сегодня Моррслиб также взошла полной, и служители Слаанеша во главе с Таунгаром явились за Конрадом.

– Как поживает Анвила? – спросил Конрад только потому, что дварф-женщина вроде бы оставалась единственной, кто не имел отношения к паутине его жизни.

– Она занялась перерисовыванием всех рун в дварфском храме, – ответил Вольф. – К счастью, гоблины туда больше не возвращались. Когда я достаточно окреп для путешествия, мы отправились к горе, нашли там приготовленных для нас лошадей и вернулись к шахте. Вернее, к тому, что от нее осталось. Там мы распрощались. Анвила держала путь к горам Края Мира, решила вернуться в университет на Вечном Пике. Дварфы называют его Караз-а-Карак, «Вечный путь к вершине». Она хочет написать книгу о наших открытиях. Я поехал на восток, в Альтдорф. Там многое изменилось с моего последнего посещения, и все к худшему. Оказалось, мне нечего делать в столице, и я уехал. И вот мы здесь.

Наемник почти не изменился с того дня, когда они впервые встретились, хотя на его лице появились новые отметины – шрамы.

– Император вернулся в Альтдорф?

– Он решил провести зиму в Талабхейме, но ходят слухи, что его держит там любовная связь. Поговаривают, что именно поэтому он отослал Императрицу обратно в Альтдорф, а не потому, что занят государственными делами. Одни говорят, что у него роман с племянницей архиликтора Аглима, другие – что он увлекся самой герцогиней Элизой Крайглиц-Унтерменшской, третьи – что он проводит каждую ночь в храме Сигмара. Каждый раз с новой жрицей. – Тут Вольф рассмеялся. – Иногда я жалею, что никогда не носил бархатный плащ. Из меня бы получился отличный придворный: всех забот, что разносить сплетни и пускать слухи. Но тогда я бы столько упустил в жизни!

Он полез под рубаху, почесался и вытащил руку, сжимая что-то между указательным и большим пальцами.

– Да, в Императорском дворце у меня бы водились вши получше.

– Когда Император вернется в Альтдорф, его убьют, а трон займет двойник.

Вольф равнодушно кивнул, будто ему только что сообщили, который час. Он потыкал в костер палкой и подкинул еще веток.

– Откуда ты знаешь? – спросил он. – Ты ухитрился до сих пор ничего не рассказать о себе.

– Я покинул Кислев, – сказал Конрад. Он не стал упоминать о Кастринге. – Поехал в Миденхейм. – И снова опустил случившееся с бронзовым доспехом и Литценрайхом. – Перебрался в Альтдорф. – Ни слова о Гаксаре и скейвенах. – И, в конце концов, оказался здесь. – Конрад старательно избегал подробностей.

В первый раз с начала разговора Вольф пристально посмотрел на него, хотя заговорил не сразу.

– Ты изменился. Вернее, что-то изменило тебя. Несмотря на события в Прааге, все зверства, с которыми ты там столкнулся, все немыслимые существа, с которыми сражался, ты вернулся оттуда не таким, каким я вижу тебя сейчас. Значит, с тобой произошло что-то гораздо, гораздо худшее. В твоей душе Тьма.

Конрад никогда не слышал от Вольфа ничего подобного. Хотя наемник утверждал, что поклоняется Сигмару и даже когда-то собирался вступить в орден Наковальни, Вольф не производил впечатления религиозного человека, скорее наоборот. Конрад всегда подражал ему в этом, мало внимания уделяя молитвам и поклонению.

Солдатам на поле битвы, где столкнулись человечество и жестокие подвижники Хаоса, было не до религии. Их гораздо сильнее заботила собственная жизнь, чем духовный рост.

– «Хаос», – произнес Конрад. – Твое последнее слово, когда я покидал храм дварфов. Что ты имел в виду? Предупреждение или…

Вольф с зевком потянулся.

– Завтра мы отправимся в Пустоши.

– В Пустоши?

– Ты будешь делать то, что я тебе скажу. По крайней мере, в течение двух дней. И если в тебе есть хоть капля здравого смысла, ты останешься со мной столько, сколько потребуется. Я вижу, что ты – тот самый человек.

– Какой человек?

– Тот, кого я должен туда отвезти. Тебе нужно кое с кем встретиться. Этот кто-то ответит на все твои вопросы и расскажет, что же с тобой в действительности творилось в последние месяцы.

Конрад уставился на Вольфа. Кто-то, кто ответит на все его вопросы?…

И только сейчас, глядя на наемника поверх мерцающего костра, он осознал, что у них с Вольфом гораздо больше общего, чем ранее. Конрада сбил с пути истинного доспех Юргена фон Нойвальда и варп-камень; но соблазнительный поцелуй Хаоса обратил Вольфа задолго до того.