Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина

Постепенно, от ее замкнутости и тоски, от попыток тоже проникнуть в Палаты погибели, она прослыла странной. После ее стали называть безрассудной. А потом и вовсе — умалишенной Ведьмой из Черного Замка. Так звал ее народ, и даже кое-кто в самом Замке не гнушался бросить ей это в след.

Тактио отчаялась. И чтобы действительно не сойти с ума, она решила обмануть сама себя. Кто-то должен был ждать ее, когда она возвращается домой, с кем-то ей хотелось поговорить, когда невмоготу было молчать, кто-то должен был выслушать все ее слезы, которые прежде она обращала лишь в пустоту ночи, и от этого холода становилось еще ужасней. Она слышала, что в другие замки часто пускают бродячих артистов, пилигримов, странствующих служителей, которые могли и развлечь хозяев и поведать им что-либо интересное о далеких землях. К Замку Духа Жажды никто даже близко не подходил из подобного люда, не то чтобы стучаться в ворота. И потому Тактио решила сшить не просто куклу, а меня. Пилигрима. Это была лишь мечта, что с призванием неживого создания в ее мир и покой войдет целый горизонт прекрасных стран, где я якобы был, и целый небосвод приключений, которые я якобы испытал.

И я помню тот сладкий миг, когда она обнимала меня своими ладонями, единственный раз позволив себе взять иглу и нож незащищенными руками. Я был готов, она поставила меня на свое колено и долго вглядывалась в лицо, примеряя свою фантазию к моему облику. Я видел и чувствовал, как юное и пылкое воображение уже складывает мне историю моей же нелегкой, но интересной жизни, и я вот-вот начну рассказывать ей все. Я был так счастлив в тот миг. Целое море переживаний окатило меня в один раз, — все сущее, все живое и все прекрасное. Выразить словами такое было мне не под силу, я мог только принимать это счастье собственного бытия, и неотрывно смотреть в ее озаренное мечтаниями личико.

С тех пор я ее преданный слуга. Она не знает обо мне очень многого, равно как и о моих способностях. Тактио думает, что я всего лишь живая кукла, которая умеет мыслить, видеть, и чувствовать почти как настоящий человек, с той лишь разницей, — что я не человек.

Тактио ничего не знала о луне, о тайнах Замка, о подлинной истории усыпления и пробуждения Духа. Ей было сейчас девятнадцать, она как могла, радовалась жизни, но боль за родителей, боль за свое вынужденное сиротство порой явственно проглядывала за радостным взглядом глаз.

Как и сейчас, она улыбнулась мне, пробуя свой ужин, и вновь ее мысли стали далеки и безотрадны.

В начале весны она встретила в городе человека, который когда-то в детстве был ей знаком. Это был ученик Звездочета, мальчишка, с которым она, бывало, играла под эхом колокола на площади. Учитель умер, и ученику пришлось покинуть эти стены. Но вот он вернулся, — возмужавшим, красивым, и за столько лет отчуждения к Тактио всех остальных, он вдруг выказал радость от встречи, дружелюбность и радушие.

Я знал, что оно было неискренним. Она не знала. Она так преобразилась от этой крохотной частички внимания, что я жестоко завидовал своему сопернику. Чтобы я ни делал для своей госпожи, той привязанности, которая возникает у человека к человеку, не могло появиться. Как могут дружить на равных Великий создатель и его Создание? Как может живой человек привязаться к неживому бескровному предмету, даже если этот предмет умеет говорить и двигаться. У пса и то было бы больше надежд на более горячую и заботливую любовь, чем у меня. Я все понимал, но менее горько от этого мне не становилось.

Пока Тактио была погружена в свои мысли, я чуть наклонился в бок, попав под сноп лунных лучей. Сестричка заглядывала внутрь, за проем окна, одним только краешком. Любопытная озорница сейчас смеялась надо мной. Ведь так бывает только в сказках?

Поужинав, моя Колдунья устало села в кресло у камина, чтобы немного посмотреть на огонь перед тем, как лечь спать. Это было давним заветом отца. Он говорил о спасительной необходимости посвятить хоть несколько минут созерцанию света и тепла. Прошедший день всем пережитым становился яснее, в голову приходили столь необходимые догадки и открытия, или вспоминалось что-то очень важное, да забытое. Одним словом, эта традиция была еще и тем хороша, что в такие минуты Тактио могла поделиться со мной, поговорить почти на равных. Но сегодня она была особенно замкнута. Ее сердце печалил разговор, в конце которого ее мнимый друг попросил провести его внутрь и помочь пробраться в Башню Звезд, где покойный учитель оставил все рукописи по астрономии и астрологии. А его призвание тяготит его жаждой того, что он еще не успел познать на уроках столь великих наук.

Не могу молчать… но и подать голос первым не смею. Девушка словно почувствовала то, о чем мне хотелось спросить.

— Прости меня, Патрик, сегодня я не веду с тобой бесед. — Сказала она, не поворачивая ко мне головы и не отрываясь взглядом от огня. — Мне тяжело на сердце. А кто это приехал к нам? Очередной посол от какого-нибудь из королей?

— Нет. Это посланник Святого Ордена. Господин Аурум.

Тактио равнодушно кивнула. Прошло еще несколько минут, прежде чем приготовления ко сну вступили в свои законные права почередных ритуалов. Колдунья снимала перчатки и платье, омывалась теплой водой с отваром из душистых трав, одевалась в рубашку, и втирала в кожу рук специальный бальзам. За весь день в перчатках, каких бы то ни было, — кожаных, льняных, шелковых или, как зимой, тонко вязаных из козьей шерсти, — руки уставали без воздуха. Тактио, конечно берегла их, но порой слишком усердно, не подставляя их ни на минуту дневному свету. Перчатки были похожи на длинные рукава, и доставали почти до самого плеча. Целительный бальзам привносил свежесть и легкость. Ей начинало казаться, что руки становятся легкими, как крылья: взмахнул раз и прочь из-под ног земля.

Тактио не была особо красива лицом, но станом была стройна, как всякое юное деревце. Чуть портила ее стать боязливая сутулость и вечно опущенная голова, но кто видел ее руки, запоминали ее навек красавицей. Настоящим ангелом виделась она и тогда, когда уже были вновь закутаны и закрыты ее ладони в перчатки, и рукава скрывали даже кончики пальцев.

Ведьма. Умалишенная ведьма из Черного Замка.

— Не гаси камин, Патрик, пожалуйста.

Снова забравшись на подоконник, у полуприкрытой ставни, я проследил за тем, чтобы все другие окна были плотно закрыты. Ночи даже поздней весной холодны. Огонь я не погасил, но немного ослабил, чтобы он был не ярок и не мешал моей госпоже заснуть. Котелок остался на столе с остывающим недоеденным ужином, который завтра с утра Тактио сама отнесет в Палаты Странника, где были кухни.