Сказки на костях - Ксения Власова

шрамов, которые оставляет время, сделалось задумчивым. Ее глаза цвета подтопленного льда прищурились, точно высматривая что-то в облике незваной гости, заглядывая под криво налепленную маску. Подол добротного платья цвета раскаленного заката прошуршал по мелким камешкам и траве. Яга оказалась подле гостьи, возвышаясь над ней и глядя сверху вниз зорко и пристально, но без надменности. Миг – и моя наставница опустилась на колени перед путницей. Белые холеные руки, которые не могла испортить никакая работа, коснулись изможденного старческого лица и бережно убрали со щеки седые пряди. На длинных пальцах, унизанных перстнями, сверкнули драгоценные камни – такие прозрачные, чистые, будто оброненные тайком слезы. Я отметила это мельком, потому что обычно Яга носила яхонты: те на свету переливались каплями свежепролитой крови.

– Кто же с тобой это сотворил, девочка? – тихо спросила Яга.

Ее алые, нетронутые краской губы сжались в тонкую жесткую линию. Темные соболиные брови нахмурились, а во взгляде, всегда твердом, промелькнули молнии – предвестники скорого гнева. Я невольно отступила на шаг: знала, что под руку разозленной ведьме лучше не попадаться.

Путница облизнула сухие губы и с трудом прошептала – так неразборчиво, что нам всем пришлось к ней склониться, чтобы расслышать:

– Ведь… ма…

Вымолвив это, она тяжело выдохнула, как если бы вложила в короткое слово последние силы, и устало прикрыла глаза. Миг – и она замерла всем телом, притихла.

– Знаю, что ведьма, милая, – проговорила Яга. – Кому ж еще подобное под силу…

Кощей, до того молчавший, осторожно приблизился и взял руку путницы в свою. Его пальцы легли на хрупкое старческое запястье, считая удары сердца.

– Жива, – помедлив, сказал он и взглянул на Ягу. – Куда ее?

Я застыла, точно в ледяную прорубь выброшенная. Все во мне жаждало помочь, но, если Яга скажет выставить гостью вон, хватит ли мне смелости спорить? Ослушаюсь или подчинюсь?

Время будто остановилось. Казалось, прикрой глаза – и перед внутренним взором прежде подвижные частички застынут, превратятся в стекло, как сожженный молнией песок. Все вокруг тоже замерло. Даже птицы примолкли, а на двор лег купол из давящей тишины – той, что царит под водой.

По спине россыпью ледяных игл пробежали мурашки.

Что ответит Яга? Какое решение примет?

Какое решение приму я?

– В дом ее неси, – после короткого молчания приказала Яга. – Да осторожно! И так девчонка на ладан дышит…

Девчонка?

Кощей кивнул, просунул одну руку под спину путницы, другую – под колени и мягко, как ребенка, поднял с нагретой травы. Голова путницы мотнулась из стороны в сторону, седые волосы серебристым водопадом стекли по локтю Кощея вниз, к земле.

Яга первой направилась к избушке, за ней – Кощей с путницей на руках, последней опомнилась я. Настороженно осмотрелась, убедилась, что никто не притаился в кустах безмолвным наблюдателем, и уже хотела скрыться во дворе, как взгляд зацепился за что-то, точно сапожок за мелкий камешек. В нескольких шагах, у дороги, в пыли, валялся заплечный холщовый мешок. Недолго думая, я метнулась за находкой, сцапала ее и уже после этого, еще раз оглянувшись, будто опытный воришка, нырнула во двор и плотно прикрыла костяную калитку. По округе пронесся глухой лязг захлопнувшейся челюсти черепа, используемого вместо дверного затвора.

Когда я вошла в трапезную, Леший резвой рыбиной, прорвавшей сеть, торопливо утек в лес. Ягу хозяин леса уважал и побаивался, а потому старался поменьше попадаться ей на глаза.

За печью завозился домовой. Из-за побеленного угла на миг показался его тонкий, чуть подергивающийся нос и тут же исчез, стоило с языка Яги слететь черной брани – тихо, почти беззвучно, точно опавший лист, коснувшийся пола. Верно, лучше держаться подальше от разозленной ведьмы: порчу, наведенную сгоряча, потом вовек с себя не смоешь. А от Яги разило яростью, как от пьянчуги крепкой брагой.

– Клади ее на лавку, – приказала Яга. – Да воды дай испить.

Кощей безмолвно послушался. В такие часы он всегда действовал быстро и без лишних слов, его обычное шалопайство исчезало, как сорванная со скомороха маска.

В раскрытые ставни залетел ворон и, склонив набок голову, требовательно каркнул.

– Не до тебя сейчас, Тень, – отмахнулась Яга и бросила: – Что там?

Я не сразу поняла, что обратилась она ко мне, а не к птице. Пришлось сделать шаг вперед и протянуть холщовый мешок – такой легкий, будто пустой.

– У калитки нашла, – не стала таить я. – Видать, наша гостья обронила.

Яга принюхалась к чему-то. Крылья ее тонкого носа затрепетали, как у норовистого скакуна.

Наставница выхватила у меня мешок и сжала потрепанную ткань, словно горло давнего врага. Затем порывисто дернула завязки, едва не порвав их, и запустила руку на холщовое дно.

Ее длинные пальцы хищно вытянули наружу огрызок яблока.

– Всего-то? – удивилась я. – Больше нет ничего?

Зачем было таскать с собой огрызок? Ни от голода, ни от жажды он не спасет. Тем более в лесу, где полно диких ягод, которыми можно хоть немного, но заглушить ноющее чувство в животе.

– А больше ничего и не требуется, – мрачно проговорила Яга и, снова поведя носом, сморщилась будто от дурного запаха. – Моревной за версту несет…

Кощей на миг замер, его широкие плечи окаменели. На обычно улыбающееся лицо упало непроницаемое выражение. Даже взгляд посерьезнел и обратился внутрь себя, а не наружу.

– Думаешь, ее рук дело?

– Ее, ведьмы проклятой.

В трапезной повисло тяжелое молчание. В нем даже тихое покашливание домового за печкой показалось оглушающим, как раскаты грома.

– Душа моя, так, может, ну ее? Не ввязывайся. Давай я отнесу эту девицу обратно за порог. Пускай других дураков ищет.

Яга так сжала сердцевину огрызка, что на тщательно подметенные половицы полетели крошечные черные семечки и, точно шустрые тараканы, разбежались по углам. Молочно-белую кожу острых скул наставницы мазнул румянец – недобрый, тот, что не от смущения расцветает, а от злости.

– Не стану я от чужой беды отворачиваться. Сколько глаз ни прикрывай, а зрячему слепым не притвориться.

В противовес своим хлестким, как плеть, словам Яга постояла немного в задумчивости, будто странник на развилке, а затем голодным ястребом устремилась в темный, хранящий прохладу коридор с костяными, идущими рябью стенами.

Кощей вздохнул – тихо, тяжело, смиренно. В зеленых, точно волны в море, глазах заплескалась тревога. Все произошло так быстро, что я едва успела вставить хоть словечко.

– Ты куда? – только и смогла вымолвить я.

Прямая спина наставницы дернулась, стук сафьяновых сапожек по половицам стих. Не оборачиваясь, Яга бросила из-за плеча:

– Ворожить.

– А мне…

– Лезть в это нечего, мала еще, – закончила она за меня и, смягчившись, добавила: – Лучше петуха поруби да лапы его принеси.

Хорошо, что я успела опереться на стол, а то бы и упала от изумления.

– Не самое лучшее время для готовки, – пробормотала я и с сомнением покосилась на измученную путницу, так и не пришедшую в себя. – Куриный суп от любой хвори лечит, но…

Я замялась, словно в карман полезла за потерянной монеткой. Нужное слово так и не нашлось, а потому я попросту замолчала.

По избушке серебряным колокольчиком пронесся тихий смех Яги. Ему вторило негромкое пофыркивание Кощея. Даже домовой на миг высунулся из-за печи, чтобы одарить меня чуть смущенной и неловкой улыбкой.

– Говорю же, мала еще… – пробормотала Яга. – Гостью накормите пока, она ж в себя пришла, болезная.

По полу зашелестело длинное платье наставницы. Ее спина