Последний дракон - Майкл Ривз

Подходило время ужина в Тамберли, и в вечернем воздухе приятно разливались ароматы готовящейся еды и свежевыпеченного хлеба. Собаки расселись под распахнутыми окнами, облизываясь и поскуливая в ожидании объедков. По узким улочкам вдоль беленых известью домов еще шагали несколько торговцев и точильщиков ножей, громко зазывая покупателей. Из таверны раздавался звон кружек с элем — там разъезжие пропивали щедрое жалованье.

На маленькой городской площади гонец, только что поставивший лошадь к поилке, вывешивал на стене городского дома объявление о распродаже зерна и скота в Кейп Бейдже. Усталые женщины в засаленных передниках загоняли разыгравшихся детей по домам ужинать. Улицы освещали светильники, свисающие с проржавевших скоб в стенах домов. День клонился к вечеру в счастливом покое, и все же в самом сердце этого часа постепенно исчезали все звуки. Колеса тележки разносчика перестали скрипеть, перекатываясь по булыжникам мостовой; уличные музыканты оборвали мелодию; радостные возгласы детей резко, словно споткнувшись обо что-то, замерли. Медленно и тяжело на главную городскую площадь Тамберли вышел старейшина Йондалран, взгляд его, впившийся в одну точку, был каменным, в морщинах вокруг глаз блестели слезы, а на руках он нес изломанное тело своего сына Йогана.

Люди на улице смотрели на него в безмолвном ужасе. Йондалран ступил в круг желтого света от светильника, остановился и выкрикнул:

— Правосудия требую! Мой сын убит!

Голос его разнесся по всему городу, наполнив улицы болезненным эхом. Распахнулись окна и открылись ставни, горожане выглядывали наружу. Йондалран снова зашагал вниз по улице, через каждые несколько шагов повторяя свой призыв. За ним, впереди него и вдоль улиц начал разрастаться шепот — сначала расспросов, а затем сочувствия. Молодой человек, захваченный этой сценой, залез на крутую крышу и шел там, сопровождая старого фермера криком: «Да свершится правосудие!» К нему быстро присоединилось еще несколько человек, и то, что было возгласом одного человека, к тому времени, как они достигли дома главы старейшин, стало лозунгом целой процессии.

Йондалран ни на кого не обращал внимания. Он шел и шел, упрямо шагая как будто во сне, останавливаясь только, чтобы вновь прокричать те же слова. Горожане расступались, освобождая дорогу ему и тем, кто шел с ним. Йондалран остановился около дома Пеннела, главы старейшин. Толпа, что шла за ним, остановилась и замерла в ожидании. Если когда-нибудь и случалось всему городу задержать дыхание, то только тогда в Тамберли.

— Пеннел! — воскликнул Йондалран. — Я требую правосудия! Мой сын убит!

Какое-то время было тихо. Потом ставень кухонного окна открылся, выглянула женщина с седыми волосами, завязанными в пучок. Ее глаза расширились, и она исчезла, тихо прикрыв ставень. Снова наступила тишина, в которой затем раздались шаги внутри дома, дверь, висящая на железных петлях, распахнулась, и на порог вышел Пеннел.

Глава старейшин был маленьким, худощавым человеком с большими близорукими глазами. Он прилег отдохнуть перед ужином — его одежда была смята, и волосы растрепаны. Он шагнул, зевая, с порога, убирая с глаз прядки волос, и столкнулся лицом к лицу со стариком, которого давно знал, и увидел, что тот держал на руках сына… нет, мертвое тело сына.

Толпа ждала.

— Приведи Эгрона. Поговорим, — просто сказал Йондалран.

Затем он повернулся к запряженной в телегу лошади, стоящей неподалеку. Осторожно он положил тело Йогана на солому, забрался на козлы и подобрал вожжи. Хозяин телеги, стоящий в толпе, попытался было протестовать, но Пеннел жестом приказал ему помолчать. Йондалран тронул вожжи, и лошадь пошла, громко цокая копытами по булыжникам.

Никто не пошевельнулся, пока он не повернул за угол и не стихло эхо. Затем, словно вырвавшись из-под заклятия, горожане разбились на группки, объединенные возбужденной беседой. Пеннел с силой сжал ладони на деревянной решетке забора перед собой. Он глубоко вздохнул и посмотрел на человека, чью телегу взял Йондалран.

— Найди Эгрона, — сказал он ему. — Скажи, чтобы ждал меня на ферме у Йондалрана.

Пеннел смотрел, как тот человек бегом припустил по улице, исполненный сознания важности приказа главы старейшин. Затем он опустил глаза и посмотрел на свои руки. Они дрожали.

Пеннел не знал, как могло случиться такое, что в Тамберли произошло убийство, и страшился узнать это.

Эгрон был тоже не велик ростом и худощав, их с Пеннелом можно было принять за братьев. Их характеры были тоже схожи: оба были неразговорчивы, если говорили, то негромко и по делу; оба придерживались консервативных взглядов. Каждый из них считал другого излишне сдержанным и необщительным. В одном они, однако, сходились — в безоговорочной симпатии к сварливому, упрямому старику, который дополнял их троицу городских старейшин. Когда Эгрон узнал о горе Йондалрана, он тотчас же оседлал лошадь и выехал из города по пыльной дороге, которая вела, извиваясь среди Толденарских холмов, на юг, к ферме Йондалрана.

В хлеву жалобно мычали недоенные коровы. Пеннел и Эгрон поспешно поднялись по каменным ступенькам в дом. Старого фермера они нашли без сознания на полу, на овечьей шкуре рядом с его любимым креслом. В спальне на постели, запятнанной темной кровью, лежал Йоган.

Пеннел взглянул на Эгрона.

— Нужно позаботиться о мальчике.

Эгрон кивнул, и вместе они перенесли кожаную кушетку из чердачной комнаты Йогана вниз. К вечеру похолодало. Эгрон развел огонь в очаге и поставил поближе к огню грелку для постели Йондалрана. Пока дом наполнялся теплом, они уложили мертвого мальчика на кушетку и устроили его тело, насколько смогли, в спокойной позе. Это потребовало немалого мужества, так как смерть изуродовала паренька почти до неузнаваемости.

В спальне старейшины поменяли одеяло и, с трудом подняв крупного старика, уложили его в постель.

Измученные, они быстро закончили с делами снаружи, а затем вернулись к очагу, где сели бок о бок. В ту ночь двое старейшин смотрели, как поленья превращаются в красноватые угольки, и почти не разговаривали, разве что о том, как холодно, или еще о чем-то совсем не важном. Они не говорили ни о Йондалране, ни о его сыне, ни о будущем.

На юго-востоке от Тамберли лежали Уорканенские холмы, пустынная возвышенность, где не было ничего, кроме темного песка и редкой травы с островками из зарослей чертополоха. Здесь и там были разбросаны груды камней, как раз подходящей высоты для того, чтобы укрыть любое воображаемое чудовище.

Искривленные ветром деревья стояли вразброс, только подчеркивая общую пустоту. В их ветвях, изредка устраиваясь на отдых, пели об одиночестве жаворонки и чибисы.

Сейчас, однако, не пела ни одна птица, потому как на холмы спустилась ночь. Почти полная луна висела, едва не касаясь западного горизонта, и холодные порывы ветра кружили по земле песок и листья. Уорканенский тракт, проложенная телегами колея, бежал через холмы, изгибаясь вокруг невысоких склонов и кустарниковых рощиц. По дороге шла одинокая путница — девочка, закутанная в темно-зеленый плащ. Она шла быстро, часто оборачиваясь, чтобы бросить обеспокоенный взгляд на уходящую за горизонт луну.