Леннар. Чужой монастырь - Антон Краснов

Посетитель почесал в затылке и, качнув головой, пробормотал себе под нос: «Ну что, может, оно и так», взял свой заказ и вразвалочку отправился за столик. Хозяин довольно неодобрительно посмотрел ему вслед и буркнул:

— И чем это все кончится, непонятно… Ничем хорошим. Ничем хорошим… Зиг, где копченое мясо? Зиг, я что, должен сам бегать?

Выглянул Зиг, тощий подросток с круглым лицом потомственного дегенерата, и принялся что-то раздавлено мямлить. Трактирщик Снорк только вздохнул: младший сын явно не годился даже в качестве прислуги, тот, которого третьего дня убили расшалившиеся гареггины, кажется, был посмышленее. Хотя, сказать по чести, и старшенький был болваном редкостным. Потомство, потомство!.. Трактирщик вспомнил мать своих четверых детей, умершую в прошлом году точно перед городской ярмаркой, словно не могла пожить несколькими днями дольше и избавить его от значительных убытков! Кто может родиться от этой рыхлой женщины с чудовищными, глыбистыми бедрами, с выкаченными водянистыми глазами и бородавкой на складчатом подбородке, от мерзкой, тоскливой бабы, не умевшей даже смеяться? Бессмысленный страх в глазах, складка у рта, эти слюнявые губы, слова неразборчивы, почти мычание… Страх, бессмысленность, вонь… И ведь таких трактирщиц большинство. Трактирщик Снорк был в некотором роде философом и любил про себя размышлять о тщете человеческого существования и о том, что мир, обступающий его все теснее и зловоннее, медленно погружается в трясину вырождения. Кровь!.. Только свежая кровь спасет это быдло от окончательного уподобления животным, вот этим тварям, которых он, Снорк, ежедневно разделывает у себя в подсобке здоровенным мясницким топором. И тогда что ужасного в том, что гареггины славного Акила зарубили его, хозяина, сына? И что дурного в том, что эти гареггины, мощные и гибкие парни без следа вырождения на молодых лицах, зарежут еще парочку таких дуболомов, а потом впрыснут семени в какую-нибудь местную дурочку? Трактирщик как-то видел книги, запрещенные Храмом к чтению простыми смертными, непосвященными, и в этих книгах высказывается страшная тайна о том, что сношения между родственниками ведут ко все более больному и бессмысленному потомству.

А что такое окраины Горна? Это котел, в котором на медленном огне варятся роды, сплошь напитанные обшей кровью, старой, вялой, унылой. Столпы сословного семейного уклада, предписанного Храмом, не давали плодиться иначе. Да что простые люди?… Даже короли и правители в своих связях и браках не могли выходить за пределы весьма узкого круга, очерченного хранителями Благолепия, и еще помнят, как полтора века назад родился у правительницы Нижней земли, Арламдора, двухголовый младенец с руками, похожими на лапы ящерицы. Правда, приписали это уродство действию родового заклятия, но начитанный трактирщик-то мнил, что знает причину не хуже посвященных из Храма.

Безнадежно повторив фразу о копченом мясе и убедившись, что в кладовую все равно придется идти самому, он отпер ржавым ключом дверь в подвал и стал осторожно спускаться, нащупывая правой ногой каждую ступеньку из сточенного тысячами шагов тесаного камня. На стене поблескивал мутный фонарик, подпитываемый из корявого «пальца Берла». Когда-то у трактирщика было три таких «пальца», но один был сломан не в меру пытливым младшим сынишкой, а еще один упал в огонь и взорвался, разметав угли и пробив стенку котла. Недаром храмовники запрещали выяснять, как устроены «пальцы Берла», доставшиеся обывателям от их пращуров…

В подвале он зажег простой смоляной факел. Косая полоса света взрезала стылое, серое пространство, загроможденное многоуровневыми полками, шкафами, клетями. Хозяин покрутился на месте, припоминая, где что у него хранится, скользнул мимо здоровенной винной бочки с кривым краником и потянул на себя тяжелую дверцу шкафа. Дохнуло холодом, сыростью, потом в ноздри трактирщика влился характерный запах закопченного с травами и приправой мяса. Снорк вытянул из-за пояса большой нож и, крепко взявшись за окорок, уже хотел было оттяпать хорошенький такой кусок, но тут соседний шкаф, высоченный, до самого свода подвала, заметно дрогнул, и с его верхних полок посыпалась древесная труха. Снорк нахмурился. Грызуны? Или расплодившиеся в подземельях города одичавшие псы, которых начали истреблять по приказанию Первого Храма в трех землях, и Верхних и Нижних, еще в ту пору, когда трактирщик был молод и только заделал первого своего ребенка?… Пробрались и…

Нет, решил он. Все гораздо проще. Конечно, залез сюда кто-то из прислуги или даже нахальный поваренок, который украдкой жрет хозяйские припасы. Ну ничего!.. Трактирщик давно собирался с ним рассчитаться, и вовсе не едой и тем более не денежной платой. Человеческое мясо вкусно и питательно, и многие посетители заведения охотно станут есть блюда, приготовленные из этого поваренка по одному из тридцати семи рецептов. Будут, даже если узнают, ЧТО за мясо пошло на приготовление кушанья. В конце концов, человеческая жизнь в последнее время стоит, верно, меньше добротно прожаренной отбивной и куда дешевле, скажем, мясного рулета, приготовленного по-беллонски с острым кровяным соусом. Конечно, по закону, данному соправителями Акилом и Грендамом, употреблять в пищу себе подобных имеют право только сардонары, но… законы для того и существуют, чтобы их нарушать. Ну если узнают, что за мясо… Оно конечно, убьют. Вырежут всю трактирщикову семью, и вся недолга. «Но лучше уж так, — размышлял ушлый Снорк, — лучше пусть так, пусть риск, чем дохнуть от нужды и безденежья, а эти нужда и безденежье точно придут, когда начнешь соблюдать все законы, все указы… Послушание — оно тоже с умом должно быть…»

Умный и хваткий трактирщик Снорк поднял нож, и вот тут шкаф вздрогнул так, что с верхних полок рухнули мешки, а внушительный кувшин с маслом просвистел у самого уха хозяина, с грохотом впечатавшись в холодный пол. Волна вязкой, сладко пахнущей жидкости окатила ноги Снорка до колен.

— Задница Илдыза!.. — выругался он и поднял сначала одну, потом другую ногу, а затем задрал голову и глянул вверх, на полки, с которых продолжала падать многолетняя их поклажа. — Это еще… что за?…

И вот тут шкаф подпрыгнул и практически развалился надвое, а уцелевшие полки стали разом выворачиваться и выпадать вместе со всем содержимым. Хозяин попятился; где-то посередине подвала он навернулся через котелок, скатившийся с верхотуры, и шмякнулся об пол как жаба. Шкаф накренился и, развалившись на несколько частей, осел неряшливой грудой. Там, где еще несколько мгновений назад громоздились припасы и хозяйственные принадлежности, темнел пролом в серой каменной стене. Зазубренные края пролома сочились струями густейшей бурой пыли. Из пролома выдавливались длинные, тягучие звуки на одной ноте, сливающиеся в тоскливый гул. Без страха, скорее с удивлением и смутной досадой смотрел на это трактирщик, который в последнее время отвык удивляться чему бы то ни было, ибо люди, пришедшие к власти в его городе и мире, ничто не считали невозможным, ничто не полагали недопустимым и запретным. Во всяком случае, для себя. Дымный развал стены содрогнулся, словно огромная пасть, подернутая судорогой и спазмом. Полыхнула коротенькая зеленая вспышка. Раз, и другой, и третий. Потом затрещало, просыпался сноп искр, и свет, дернувшись, остался ровен и неизменен. Снорк заморгал, из провала в стене один за другим стали выходить люди в диковинных оранжевых одеждах, плотно прилегающих к телу. На некоторых были головные уборы, закрывающие весь череп и примыкающие к воротнику одежд. Вышедший первым высокий, грузный человек средних лет спросил что-то на языке одной из Нижних земель, а потом, присмотревшись к шевелящемуся на полу Снорку, спросил на разновидности ганахидского наречия: