Мир воров - Роберт Линн Асприн

Кушарлейн уставился на Гелицию.

— Этот молодой петушок собирается обокрасть дворец губернатора? — спросил он и тотчас же почувствовал себя глупцом, она ведь сказала, да.

— Не смейся, Кушер, — ответила Гелиция, взмахнув дородном рукам, унизанной кольцами.

Сегодня она была одета в яблочно-зеленое, пурпурное, бледно-лиловое, розовое и оранжевое, причем напоказ выставлялась значительная часть несравненно пышного бюста, напоминающего две белые подушки от большого дивана, который был совершенно безразличен Кушарлейну.

— Если это можно сделать, Шедоуспан сделает это, — сказала она. — Ну же, смелее, наливай себе еще вина. Ты слышал о кольце, которое он стащил из-под подушки Корласа — в то время как голова того лежала на ней? Ты знаешь Корласа, торговца верблюдами. А может о том, как наш мальчик Ганс залез смеха ради на крышу третьей казармы и стащил оттуда орла?

— Интересно, что он с ним сделал!

Женщина кивнула, тряся подбородком и серебряными серьгами диаметром с его бокал. Конечно же, ее бокал, тот из которого Кушарлейн сейчас пил.

— Шедоуспан, — сказала она, — получил лестное предложение от одного богатея из Тванда — и знаешь, он ответил, что ему полюбилась эта вещица. Он мочится на нее каждое утро.

Кушарлейн улыбнулся.

— А… если это невозможно сделать? Я имею в виду, проникнуть во дворец?

Пожатие плеч сейсмическими волнами дошло до бюста Гелиции, вызвав там настоящее землетрясение.

— Что ж, в таком случае в Санктуарии станет одним тараканом меньше, и никто не хватится его. О, моя Лицания немного повоет на луну, но тоже скоро оправится.

— Лицания? Что еще за Лицания?

Девять колец сверкнули на руках Гелиции, когда женщина нарисовала в воздухе формы в точности так же, как это сделал бы мужчина.

— Ах, миленькая маленькая кадитка, падкая на уговоры, грезящая о его стройном теле и полуночных глазах. Кушер, хочешь… встретиться с ней? Прямо сейчас — она свободна.

— Я на работе, Гелиция, — деланно тяжко вздохнул он.

— Расспрашиваешь о нашем малыше Шедоуспане? — мясистое лицо Гелиции приняло деловое выражение, которое кое-кто назвал бы скрытно-лукавым.

— Ага.

— Хорошо. Но кому бы ты ни докладывал, Кушер — со мной ты не говорил!

— Ну конечно нет, Гелиция! Не будь глупой. Я не говорил ни с кем, имеющим имя, адрес или лицо. Я ценю свое… знакомство с предприимчивыми горожанами, — он остановился, пережидая ее веселое фырканье, — и не собираюсь портить его. Или терять физические атрибуты, необходимые для того, чтобы время от времени пользоваться твоими милашками.

К тому моменту, как Кушарлейн вышел на улицу, смех Гелиции усилился до ржущего хохота, убедив его в том, что женщина наконец поняла его прощальную шутку. В это время дня Улица Красных Фонарей была тиха, пыль и следы последних ночных посетителей были сметены. Стирали белье. Доставляли покупки. Пара рабочих была занята починкой сломанной двери в соседнем заведении. Враг, отвратительный белый шар на отвратительном небе, приобретающий цвет порошка куркумы, перемежающегося с шафраном, был высоко, только что перевалив за полдень. Культяпка, вероятно, уже начинает шевелиться. Кушарлейн решил зайти к нему и поговорить, возможно, к заходу солнца он уже сможет подготовить свой доклад. У нанявшего его человека терпения, похоже, меньше, чем денег. Таможенник этого увядающего города, главным ремеслом которого было воровство и сбыт его результатов, выучился первому и постоянно работал над тем, чтобы увеличить долю второго.

— Что делал? — спросила поразительно красивая девушка. — Шлялся? Что это значит?

Ее спутник, лишь не на много старше ее семнадцати-восемнадцати лет, напряг шею, чтобы удержаться и беспокойно не оглянуться.

— Ш-ш-ш, не говори так громко. Когда тараканы выбираются на волю?

Девушка моргнула, взглянув на смуглого юношу.

— Ну, как когда — ночью.

— Как и воры.[2]

— О! — она рассмеялась, хлопнула в ладоши, зазвенев браслетами — несомненно, золотыми — и дотянулась до его руки. — О, Ганс, я так мало знаю! А тебе известно почти все, не так ли? — выражение ее лица изменилось. — Ой, какие мягкие здесь волосы.

Она задержала свою ладонь на руке с темными-темными волосами.

— Улицы — мой дом, — сказал он ей. — Они вскормили и воспитали меня. Да, мне кое-что известно.

Он с трудом верил в свою удачу, сидя в приличном заведении за пределами Лабиринта с роскошной красавицей Лирайн, которая была… во имя Тысячеглазого и Эши, возможно ли это? — одной из наложниц, которых привез с собою из Рэнке Принц-губернатор! И она, очевидно, очарована мною, подумал Ганс. Он вел себя так, словно каждый день сиживал в «Золотом оазисе» с такой женщиной. Какое совпадение, какая поразительная удача, что он наткнулся на нее на базаре! Наткнулся в прямом смысле! Она торопилась, а он оглянулся, провожая взглядом одного из пугал Джабала, они налетели друг на друга и им пришлось схватиться друг за друга, чтобы не упасть. Девушка так извинялась и так хотела загладить свою вину… и вот они здесь, Ганс и красотка из дворца, без охраны и присмотра, и действительно красавица — а надето на ней столько, что хватит, чтобы прожить год. Он изо всех сил пытался сохранять спокойствие.

— А сиськи мои тебе определенно нравятся, правда?

— Что?..

— О, не отпирайся. Я не сержусь. Правда, Ганс. Если бы я не хотела, чтобы на них смотрели, я бы прикрыла их курткой из грубой ткани.

— Э… Лирайн, в своей жизни я только раз видел шелковый обруч, расшитый жемчугом, но в тот не были вплетены золотые нити, и жемчужин было меньше. Да и находился я не так близко.

«Черт возьми, — подумал он, — я должен был сделать комплимент ей, а не показать, что мною движет лишь жадность при виде ее облачения».

— О! Я, одна из семи женщин одного скучающего мужчины, решила было, что ты хочешь проникнуть под мою упаковку, в то время как тебе нужна именно она. Что делать бедной девушке, привыкшей к лести лакеев и слуг, когда она встречает настоящего мужчину, высказывающего вслух свои настоящие мысли?

Ганс старался не показать, что прихорашивается. Не знал он и как извиниться или завести пустую любезную беседу не на уровне Лабиринта. К тому же, подумал он, эта красотка с пухлыми губами, лицом в виде сердечка и замечательным животом, похоже, издевается над ним. Она-то знала, что ее губки неотразимы!

— Носить закрытое платье из грубой ткани, — сказал он, и пока она смеялась, добавил, — и пытаться не смотреть в эту сторону. Этому настоящему мужчине известно, к чему ты привыкла, и что тебя не может заинтересовать воришка-Ганс.