Одиннадцать сребреников - Роберт Линн Асприн

— Можешь. Но кто же тебе позволит, — возразил ему отец. — Завтра тебе нужно будет прополоть грядки.

Ганс и Мигнариал уже направлялись к сараю, неся светильник, которым снабдила их Тенни. Обернувшись, Ганс сказал мальчику:

— Рис, ложись-ка лучше спать. Тогда ты сможешь утром встать пораньше и полюбоваться обновкой при ярком свете.

— Да, сударь!

Минуту спустя Ганс отворил дверь сарая.

— Проклятье! — пробормотал он. — «Сударь»! Никто не называл меня так прежде!

Мигнариал рассмеялась и обняла его.

— Я так рада тому, что мы сделали!

— Я тоже. И ты так же будешь рада тому, что мы еще сделаем — после того, как вынем деньги из мешка.

— Ой, мамочки, — воскликнула Мигнариал. Она всегда так говорила, когда ее охватывал восторг.

Вынув монеты из мешка и из шейного платка, куда увязал их Ганс, путники поднялись на сеновал, расположенный над сараем. Они постарались поставить светильник — масляную лампу в дырчатом железном фонаре — подальше от сена.

Это была чудесная ночь. Это была мирная и спокойная ночь — не считая пылких объятий, которыми юная чета наслаждалась перед тем, как уснуть. Ганс был прав — Мигнариал это доставило радость. И ее мужчине тоже.

* * *

Утром в мешке оказалось одиннадцать ранканских империалов. Ганс и Мигнариал не стали вынимать их оттуда.

Когда Ганс упомянул, что собирается оставить одну монету здесь, на сеновале, по щекам Мигнариал потекли слезы благодарности. Кто бы в Санктуарии поверил, что Ганс, прозванный Порождением Тени, способен поступить так! И тем не менее девушка посоветовала своему спутнику бросить империал в траву позади сарая. Там монету наверняка обнаружат в самом скором времени, а на сеновале ее могут не найти никогда, потому что сено никогда полностью не скармливают животным, и это будет жаль. Хуже того, империал может оказаться в желудке одной из трех хозяйских коров или телки или даже коня!

Мигнариал дала Гансу большой синий платок, и Ганс положил в него двадцать восемь монет, а потом свернул платок вдоль и повязал его вместо кушака.

Выйдя из сарая, гости обнаружили, что ребятишки уже встали и радостно щеголяют в своих обновках. Щедрые путники пытались отказаться от завтрака, но их уговорили съесть хлеба и выпить молока. Думая о том, что Имрис, обнаружив серебряный империал, наверняка поймет, откуда тот взялся, поскольку раньше на хуторе явно не видели ни одной такой монеты, Ганс с благодарностью принял небольшой ломоть поджаристого черного хлеба. После долгого и трогательного прощания с крестьянским семейством спутники вновь выехали на дорогу. Теперь они были на одну монету беднее — и все же чувствовали, что стали намного богаче.

— Молоко, — пробормотал Ганс. Дорога вела на северо-восток среди широких полей. — Меня наверняка прохватит понос.

— Ох, милый, не надо так думать! — Голос Мигнариал был таким же радостным, как ее улыбка. Сидя в седле, она подогнула колени и обхватила их руками, не обращая внимания на то, что юбка сползла, обнажая икры ног. — Я так рада! Какие замечательные люди!

— Ага, — согласился Ганс и с удивлением в голосе добавил:

— И как странно думать, что они наверняка то же самое говорят о нас с тобой. Обо мне!

Это был прекрасный день. Он был прекрасным до тех пор, пока Ганс и Мигнариал не воспользовались советом еще одного «хорошего» человека и не решили проехать напрямую через лес, где их ждала засада.

* * *

Это был очень милый человек, и одет он был очень красиво, хотя и слишком ярко. На нем была маленькая желтая шапочка, очень яркая синяя туника с зеленой каймой и светло-желтые кожаные штаны из прекрасно выделанной оленьей кожи. Густые, аккуратно подстриженные усы очень шли этому человеку. Он не сводил с Мигнариал чарующего взгляда своих ясных глаз, хотя время от времени не забывал поглядывать и на Ганса. На боку у человека висел меч с красивой рукоятью. Навершие меча было украшено гранатами, как и великолепные ножны, отделанные крестообразно пересекающимися полосками желтоватой кожи. Конь этого человека не уступал по красоте всему остальному — это был стройный вороной с белыми «чулками» на двух ногах. На обитом светлой кожей седле выделялся причудливый орнамент. Человек сказал Гансу и Мигнариал, что его зовут Синайхал и что он держит путь из Фираки в.., туда, куда привезет его добрый конь или куда укажет богиня удачи.

Ганс видел, что Мигнариал была совершенно очарована ярко одетым путником, да и сам Ганс едва удерживался, чтобы не поддаться этому очарованию. Синайхал был так добр, что поведал путникам о затруднении, которое ждет их на пути: о необычайно жадном сборщике пошлины. Пожалуй, они поступят мудро, если свернут вон в тот лесок впереди и проедут напрямик.

Ганс и Мигнариал поблагодарили Синайхала за совет. Он поклонился, не привстав с седла, изящно помахал им рукой, любезно попрощался и поехал своей дорогой.

Когда он исчез из виду, Ганс и Мигнариал немного посмеялись над ним. Обходительность, которую излучал Синайхал, произвела на Ганса двойственное впечатление, и потому Шедоуспан готов был проникнуться ревностью к этому типу — пока Мигнариал не сказала:

— Какой смешной человек!

Путники свернули в тот лесок, на который им указал Синайхал, и поехали по узкой тропе. Здесь им пришлось ехать цепочкой, по одному.

Примерно час спустя Нотабль и Радуга отправились исследовать окружающие заросли, а Ганс обернулся к Мигнариал, чтобы сказать: «Кажется, мы петляем». И тут он увидел, как девушка смотрит куда-то мимо него широко распахнутыми глазами.

Ганс взглянул в том же направлении. И вновь ему в лицо смотрело стальное жало арбалетной стрелы. Арбалет держал пузатый человек средних лет, одетый в темно-коричневое. Такого же цвета были его усы и борода. Выражение лица пузана было под стать одежде — угрюмое и решительное.

«Ох нет, только не надо этого снова!» — горестно подумал Ганс.

— Стой и отвали, — сказал пузан. — Слезай, значит, с коня и вали подальше, а лошадки теперь будут мои. Уж поверь, мне сильнее хочется забрать их, чем тебе — сохранить.

— Хочется — не значит нужно, — отозвался Ганс. Он покусывал губу, глядя на толстяка и прикидывая, что теперь делать.

— Слезай с коня, философ.

«Только не надо снова», — подумал Ганс. А потом жалобным высоким голосом завопил:

— Помогите! Ой, на по-о-омощь!

— Тебе это не поможет, парень, — сказал грабитель. Арбалет в его руке шевельнулся. — Но лучше заткнись. И слезай с коня! И ты тоже, девочка. Ах да — и держи руки подальше от острой стали, паренек.

Ганс испустил тяжкий вздох, подумав: «Проклятый кошак!» — и начал спешиваться.

Именно в этот миг Нотабль на деле доказал, что Ганс был не прав. Кот выскользнул из зарослей, произнес: «Йауу-уррр!» — или что-то в этом роде — и прыгнул, вцепляясь всеми когтями в руку, в которой грабитель держал арбалет. Затем Нотабль пустил в ход зубы. Грабитель заорал. Его палец дернулся. Стрела свистнула поверх головы безымянной серой лошади Ганса, и в ту же секунду в грудь арбалетчика вонзился по самую рукоять плоский метательный нож. Глаза грабителя закатились, и он пошатнулся. Нотабль, ворча, грыз его руку.