Пес войны и боль мира - Майкл Муркок

— Это ерунда, капитан. Или близко к тому, — пробормотал Седенко. Мой тон, который я использовал чаще, чем надо бы, ему не понравился. Я тоже был очень зол.

Я вошел обратно в пещеру.

— Скажи мне, господин отшельник, не слышал ли ты о подобном себе? Об известном Филандере Грооте?

— Конечно же, я слышал о Грооте! Он живет в долине Золотых Облаков, находящейся среди этих гор. Но он не святой человек и совершенно не собирается им становиться. Он подвергает сомнению самого Бога и не умерщвляет свою плоть. Он регулярно моется, по меньшей мере раз десять в год. Его одежды… — Отшельник высморкался, — Ну, короче говоря, он не нашел толка, насколько я разбираюсь в этом, — закончил затворник. — Он имеет свои убеждения, он придерживается собственного направления, и это не привлекает нас, независимо от того, правы мы или нет, — На лице старика появилась все та же улыбка.

— Он никогда не испытывал страдания, как я понял? — спросил я.

— Ни одного, насколько я знаю, господин офицер. — ответил отшельник. — Теперь я могу говорить только о нем. Я — последний отшельник. Раньше в этих пещерах ютились и другие, все они желали поговорить с Гроотом.

— Благодарю вас, — сказал я с самым огромным облегчением, которое только мог испытать, а потом обернулся к девушке. — А что станет с вашей помощницей, когда вы покинете этот мир и вознесетесь на Небо, отшельник?

Он улыбнулся ей.

— Она получит свою награду.

— Я думаю, эту зиму вы переживете.

Затворник потер лоб.

— Может быть и нет. Конечно же нет. Если я ее переживу, она, может быть, будет забрана вместе со мной на Небо. К сожалению, она пока еще молода.

— Разве вас не привлекает ее молодость и женское естество?

— Только тем, что она так преданно служила мне все это время. Я всему обучил ее, что знал сам. Она попала ко мне совершенно неграмотной. Но я разъяснил ей сущность падения и Рая. Я обучил ее, как избегать искушений Люцифера и почитать наших святых родителей из садов Эдема. Я преподал ей учение о Христе, его рождении, страданиях, смерти и его воскрешении. И я посвятил ее в судилище младенцев. Она непременно отправится со мной, и то, что она женщина, не будет иметь решающего значения.

— А на деле она одна из многих молодых и обделенных счастьем душ. Что ее так удерживает у вас?

— У меня нет ничего, — сказал он гордо, — кроме того, что вы видите.

— Делите ли вы с ней ваши страдания?

Тут он впервые за весь разговор понял мою иронию. Он наморщил лоб, пытаясь сформулировать ответ.

Я был настойчив.

— Ну, господин затворник? Что вы ответите?

— Вы издеваетесь надо мной, — проговорил он. — Я не могу поверить…

— Думаю, самое время расплатиться с ней по всем счетам, — сказал я, дотронувшись до своего меча. — Было бы несправедливо ждать больше, чем я жду.

Девочка выскочила из пещеры. Она заметила, что я сделал движение за ней, и кинулась наутек. Я остановил ее свободной рукой, направил обратно и позвал Седенко на помощь. Потом я приблизился к страдальцу.

Седенко остановился рядом. На его лице было написано, что он разделяет мою точку зрения. Он взял девочку за руку и вывел из пещеры, пока я стоял с клинком наготове.

— Иди с моим другом, детка. Он не так страшен, как выглядит.

— Он меня убьет! — закричала она.

— В этом нет необходимости, — успокоил ее я. — Если ты и умрешь, хуже тебе не станет. Я сомневаюсь, что Господь одновременно способен разобраться со столькими душами. Я уверен, что мой друг Седенко обдумывает как раз такую возможность.

Она начала брыкаться, когда ее повернули к святому человеку спиной и стали уводить. Отшельник же, казалось, не испытывал и тени страха.

— Делайте то, что вы должны делать, брат. На то воля божья, — произнес он.

— Что? — переспросил я. — Вы так же, как и я не хотите брать на себя ответственность за ваше убийство?

— На то воля божья, — повторил он.

— Мой господин — Люцифер, — засмеялся я и вонзил клинок прямо ему в сердце. — Думаю, теперь также и ваш.

Отшельник со слабым стоном умер. Я вышел из пещеры. Седенко на руках нес девочку вниз. Он улыбался ей, что-то говоря на своем родном языке.

Ночью, пока я пробовал заснуть, а Седенко забавлялся с девочкой. Они то возились громче, то умолкали. На утро девочка исчезла.

— Полагаю, она попытается пойти в Аммендорф, — сказал я.

Я был не в настроении болтать.

Весь следующий день мы скакали дальше в горы. Седенко снова пел все те же свои песни, а я размышлял о бренности существования.