Благословение Пана - Эдвард Дансейни

Анрел еще раз огляделся и, не увидев никого из своих прихожан, молча повернулся на восток; он все еще слышал торопливые шаги Августы, когда произносил заключительные слова. Едва викарий проговорил «аминь» и закончил воскресную службу, как из тени колонн в дальнем приделе до него донеслись одобрительные слова:

– Очень хорошо. Очень хорошо.

С минуту викарий от изумления не мог пошевелиться; потом, сойдя с кафедры и поглядев в ту сторону, откуда шел голос, увидел сидевшего на скамейке Перкина, который наклонился вперед и двумя руками держался за посох. Оставшийся в одиночестве викарий бросился к нему.

– Перкин, – только и вымолвил он.

– Я, – сказал Перкин. – Хорошая проповедь.

– Но они не стали меня слушать. Они ушли. Все кончено.

– Тс. Еще не все.

– Но они же ушли. Ушли в горы. Даже…

У него не хватило сил договорить.

– Правильно. Все ушли, – громко отозвался Перкин, блеснув глазами.

– Почему же вы не поторопились?

– Моему путешествию, о котором сему миру неизвестно, препятствовали некие силы.

– Как же вам удалось добраться сюда?

– Я победил их.

Но викарий, который в тот момент ни о чем больше не мог думать, кроме как о своем полном поражении, повторил лишь:

– Почему вы не поторопились?

– Да ладно вам! Вы и сами справились. Прекрасная служба.

– Но ведь все ушли, – возразил викарий.

– Вы укрепили их иллюзии. А у них, как вам известно, должны быть иллюзии.

– Укрепил! – воскликнул Анрел. – Да они все ушли!

– Потому что другая иллюзия сильнее.

Анрел застонал.

– Ну да, – сказал Перкин. – Когда вы укрепляете ваши иллюзии, он должен укрепить свои. Разве вы не слышали свирель? Теперь на земле появились иллюзии получше, чем были до сих пор. И прекрасно.

– Он? Кто же? – прошептал Анрел.

– Тот, другой, о котором вы говорили.

– Враг. Ну, конечно же, враг, – простонал викарий.

– У него хорошие иллюзии.

Ничего не говоря, викарий зашагал по направлению к ризнице. Ему стало страшно, когда он понял, что помощь этого необычного человека опоздала, однако и уходить, чтобы остаться в полном одиночестве, ему не хотелось. После того как они вместе вышли из ризницы и направились к дому викария, стало ясно, что настроение у Перкина совсем не отчаянное, и слабая надежда вновь проснулась в душе Анрела, несмотря на поражение в церкви и доводы здравого смысла.

А Перкин опять заговорил об иллюзиях.

– Вы же знаете, что у вас должны быть иллюзии. Если их не будет, об этом сразу же станет известно далеко от Земли. Ну да, даже дальше Нептуна.

– Почему же у вас их нет? – с горечью буркнул Анрел.

– У меня? Потому что я вижу дальше всех иллюзий. Всех, кроме одной. И даже та для меня не загадка. Прах и пепел. Все прах и пепел.

Перкин проговорил это с печалью, и викарий забыл о горьком поражении, о глубоком разочаровании, всеми своими мыслями устремившись к Перкину.

– Что это за иллюзия? – участливо спросил он.

– Моя любовь к Марии, – со всей серьезностью ответил бродяга.

Анрел положил руку ему на плечо.

– Такая любовь, – сказал он, ибо увидел, что любовь сверкает в глазах Перкина, – большая любовь, вообще любовь не может быть прахом и пеплом.

– Ошибаетесь, викарий. Ошибаетесь, – возразил Перкин. – Ибо пришел пастырь, тот, который много старше вас, и сказал эти слова. Как раз эти слова он сказал Марии.

Анрел вздохнул, но не убрал руку с плеча бродяги.

– Да, – продолжал старик, – до этого все имело свой смысл, но все соединялось в одно. А теперь все по отдельности, все само по себе. По отдельности, все по отдельности с тех пор, как пастырь сказал свои слова Марии.

Анрел только и мог, что не снимать руку со старческого плеча, идя рядом с Перкином и вслушиваясь в несчастливые слова, выбрасываемые неутихающей бурей давней беды.