Корни огня - Владимир Свержин

Будет, что будет, даже если будет наоборот.

Никогда не было, чтобы никак не было.

Первое правило творца миров

Прекрасная дама, именуемая в балладах аквитанской лилией, была безутешна.

— Я знаю! — не сдерживая более себя, кричала она, заламывая руки. — Коварные злодеи кругом! Предатели, они желают смерти моему сыну! Их лазутчики везде! Они только ждут часа!

— Классическая неврастения, — прокомментировала Женечка. — Подозрительность, быстрая смена настроения, плаксивость, возможны также истероидные состояния и обмороки. Сергей, ты не знаешь, что здесь можно использовать вместо нашатырного спирта?

— Нательную рубаху Фрейднура, — хмыкнул Лис. — Отколупать и использовать, вплоть до превращения в труху. Евгения Тимуровна, мое призвание — доводить до истерики, а не выводить из нее! Кстати, твое назначение вовсе не извлекать корни заболевания, а готовить из них очищенный информационный самогон для наших высоколобых умников. С этой точки, буквально, двоеточия зрения, мадам не так уж не права: новоявленному кесарю Рим обрадовался, как наездник чирью на заднице.

— Но он же не сделал ничего плохого! — возмутилась благородная дама Ойген.

— Женя, вспомни немедленно, что ты не только отрада глаз и потенциальная услада рук. Напряги то, что в качестве противовеса нижним полушариям Господь вложил в верхние!

Что еще плохого мог бы сделать Дагоберт, кроме того, что он уже состоит в прямом родстве с драконами? Может, в другое время папам и пофиг династические традиции и любовные обряды франкских монархов, а тут на дальних огородах бывшей Римской империи объявилась хрен знает какая драконовидная саранча, готовая схряцать всех на своем пути. Тебя это не наводит на грустные мысли о планах его святейшества?

— Но ведь с его благословения Дагоберта совсем недавно помазали на царство.

— Помазали — отстирают. Другого помажут. Или ты думаешь, в тамошней лавочке смазка закончилась? Поверь мне, если римские святоши всерьез играли за Пипина, они просто так с поля не уйдут, пока не забьют, если не в ворота, то вратаря. А потому у меня неслабое подозрение, шо Гизелла хай поднимает не зря…

Отсюда мораль, — Лис сделал эффектную паузу и обратился ко всей группе: — Дети мои, нам предстоит встать на ударную вахту и не сходить с нее, покуда трубный глас Базы не призовет нас к родным пенатам! До того же — водить хороводы вокруг молодого государя, как вокруг майского шеста. И хотя Дагобертыч — тот еще подарок, нам предстоит числить его нашей прелестью вплоть до особого распоряжения и больно не соглашаться со всяким, кто протянет к нему свои загребущие клешни.

Женечка, продолжаешь окучивать Фрейднура и обеих теток. Валет, держишь под наблюдением обаяшку Пипина. Он в последнее время такая сама любезность, шо я после каждого разговора на всякий случай пересчитываю зубы во рту.

— А я? — возмутился Карел.

— Ну, если умеешь считать до тридцати двух, можешь тоже пересчитывать.

— Я не о том. Мне что делать?

— Слушай, а докажи-ка на досуге теорему Ферма. То-то он удивится, когда появится на свет!

— Господин инструктор, ну опять вы!

— Карел, — устало начал Лис. — Скажи, пожалуйста, чем ты занимался в родной Богемии? Ну, кроме поглощения и переваривания встречных калорий.

— Я служил в полку президентской гвардии, приосанился герцог. — Охранял самого главу нашего государства.

— Вот мы и подходим к решению нашей головоломки, даже почти не повредив при этом подставки для будущей короны. Бесконечно дорогой моему терпению двоечник, если у тебя нет тайной ненависти к августейшим персонам, займись именно тем, чему тебя старательно учили: приклейся к Дагоберту, как жевательная резинка к подошве. Можешь учить его секретам нурсийской борьбы в лыжах на батуте, можешь брать у него уроки гипноза для укрощения альфа-волков, но по-любому стань его тенью, да такой, чтобы от этой тени всякий злыдень шарахался. Усек?

Париж радостно встречал государя. Каждый в его стенах понимал: начало их благосостоянию пошло с того дня, как франкские кесари избрали столицей их окруженный речной стремниной городок. Ремесленники, купцы, монахи, воины и заезжие жонглеры — все стремились быть поближе ко двору и повелителю. Город разрастался и уже не помещался на острове. Предместья его раскинулись по обе стороны полноводной Сены, заставляя всерьез задуматься о наведении мостов.

Пока же с берегами старую Лютецию Паризиев связывали наплавные переправы, вздрогнувшие под копытами коней и колесами возов, совсем как живые существа, когда на спины им вступил кортеж. Ворота крепости были распахнуты, и потомки давних негостеприимных галлов щедро устилали цветами дорогу молодого государя.

Тринадцатилетний отрок с длинными черными волосами, забранными под блистающий золотой венец, поднялся в седле, скупо и без особых эмоций приветствуя свой народ. Впрочем, радостные горожане легко списали его мрачность на пережитое горе и понятную растерянность — все-таки не каждый день мальчишке доводится принимать ликование тысяч восторженных подданных.

За монархом двигалась свита, за ней — высокие посольства, спешно прибывшие в Париж, чтобы поздравить юного кесаря. Первыми в кортеже выступали посланцы святейшего Папы Стефана II.

Толпа одобрительным шушуканьем встречала кардинала Гвидо Бассотури — легата его святейшества. Моложавый статный римлянин с лицом патриция времен расцвета империи для столь торжественного случая сменил коня на открытый паланкин и уже этим вызвал восторг парижанок и смятение мужской половины населения. Раззолоченные, украшенные драгоценными шелковыми полотнищами носилки, влекомые двенадцатью мускулистыми невольниками-маврами, были в новинку для Парижа и служили предметом зависти всей местной знати. Казалось, лишь Дагоберт да его нурсийские спутники не проявили ни малейшего интереса к невиданной штуковине.