Основы человечности. Работа над ошибками - Екатерина Владимировна Шашкова

— Хватит, — тихо попросил он.

Его либо не услышали, либо проигнорировали: Диана снова прыгнула на Людвига, тот с трудом увернулся, подставив меховое плечо вместо шеи, щёлкнул зубами над самым ухом Дианы (наверняка мог и укусить, но сдержался), кое-как вырвался и забился под журнальный столик.

Диана раздражённо выплюнула на пол клок серой шерсти и снова зарычала.

Тимур вдохнул поглубже, собрал волю в кулак, приподнялся и приказал:

— Прекратите разносить мою квартиру! Немедленно!

И снова закашлялся.

Кажется, волки среагировали больше на кашель, чем на приказ, но оба наконец-то замерли и обернулись. Диана смотрела жалостливо, Людвиг — жалобно, и непонятно было, какой из этих взглядов переносить тяжелее.

— Точно, я же тебе чай обещал, — вспомнил Людвиг, выбираясь из-под столика уже в человеческом облике (хотя в волчьем наверняка было бы проще). — Дин, меня же нюх не подводит, у тебя в той зелёной банке ромашка, да?

— Да. Там где-то ещё остатки чабреца, тоже можно добавить.

Диана была без обычного своего боевого макияжа, в спортивном костюме и кроссовках — либо из тренажёрки шла, либо из бассейна. И, видимо, решила в гости заглянуть.

На Людвига она косилась нервно, настороженно. Явно прикидывала, стоит ли ещё раз попробовать в него вцепиться. Но почему-то выжидала.

У Тимура было две версии: либо Диана посчитала, что здесь и сейчас ей Людвига не одолеть, и решила не позориться; либо Тимур ей оказался дороже разборок, и по его просьбе она готова была заключить шаткое перемирие.

Первая версия выглядела намного правдоподобнее. Диана, конечно, Тимура ценила, но не настолько, чтобы прекращать ради него драку.

— Кто-нибудь объяснит, что здесь всё-таки произошло? — спросила она, приглаживая волосы, привычно собранные в высокий хвост.

— Конечно, — пообещал Людвиг. И повернулся к окну, задумчиво прислушиваясь к чему-то, недоступному для человеческого восприятия. Или просто у Тимура сегодня с восприятием было очень плохо. — Только чуть погодя. Дверь пока что открой, а я чаем займусь.

— Я тебе служанка, что ли?

— Так и я не повар.

— А если не повар, так оставь чай в покое. Всё равно я Тимуру не позволю даже стакан воды из твоих рук взять.

— Поздно, он уже взял. И даже выпил.

Абсурдную перепалку прервал ещё один звонок домофона.

— Ну открой, — скорчил жалобную физиономию Людвиг. — Там врач, не люблю врачей.

— Пожалуйста, — попросил Тимур.

Диана красноречиво вздохнула — и сдалась.

В этот раз за дверью действительно оказался врач. И действительно терапевт из поликлиники, а не оборотень-косметолог. Только вот…

— Васильева! Какими судьбами? Это же не твой участок!

— Рыбникова, а ты сама-то здесь откуда? Это же не твой жених!

— Всё-то ты знаешь, — беззлобно расхохоталась Диана. — Я за вещами зашла, а у него тут лазарет.

— А у меня дежурство, воскресенье же, один врач на всех. Рассказывайте, Тимур Игоревич, что с вами приключилось?

В такие моменты Тимур ненавидел маленькие города и старые спальные районы, где все друг друга знают и даже теория пяти рукопожатий даёт сбой, потому что в самой длинной цепочке получается максимум три звена.

Вот, допустим, Маша тогда-ещё-не-Васильева когда-то занималась вместе с Дианой на подготовительных курсах перед мединститутом. Особой дружбы между ними не возникло, да и специальности они выбрали в итоге разные, но, встречаясь на улице или в магазине, всегда останавливались как минимум на полчаса, обсуждая общих знакомых.

А потом Маша вышла замуж, стала Васильевой, родила ребёнка, а ребёнок в этом году уже в шестой класс пошёл. И угадайте, кто ведёт у него историю?

— Не знаю… Простыл… — вздохнул Тимур. — Доброе утро. Извините, что не встаю…

— Добрый день, я бы сказала. — Маша (Мария… Как же у неё отчество?) вплыла в комнату под аккомпанемент позвякивающих бус и серёг. Если бы не медицинский халат, небрежно накинутый поверх пёстрого платья, она бы сошла за цыганскую танцовщицу или гадалку. И за руку Тимура она ухватила таким характерным жестом, что, казалось, сейчас скажет: «Ой, милый, ждёт тебя казённый дом и сердце разбитое».

Но вместо этого прозвучало банальное:

— Температуру мерили?

— Тридцать восемь и девять, — доложил из кухни Людвиг.

— Ясно. Рубашку расстёгиваем… Ого, сколько на вас всякого нарисовано! А я думала, детвора опять сочиняет. — Маша небрежно ткнула в нарисованное стетоскопом, и Тимур вздрогнул от прикосновения холодного металла к горячей коже. Татуировок на груди было совсем немного — так, несколько символов, набитых в глубокой юности. Фёдор, конечно, попытался объединить их в одну композицию, но получилось всё равно нечто хаотичное и не слишком эстетичное. Руки выглядели намного аккуратнее. — Глубокий вдох. Выдох… Рыбникова, а ты чего пялишься? Не успела рассмотреть за столько лет? Выйди и не мешай мне работать.

Диана хмыкнула и демонстративно застыла в дверях, скрестив руки на груди. Пялиться, конечно, не прекратила. Хотя действительно — было бы на что смотреть. Сама же узоры разрабатывала.

— А мята есть? — безмятежно донеслось из кухни.

— Кончилась.

— Ну как так? Совсем за хозяйством не следишь!

Тимур снова закашлялся, скорее нервно, чем болезненно.

Вся эта ситуация: нагрянувшая без приглашения Диана, Людвиг с чаем, Маша со стетоскопом, собственная болезнь и воспоминания о вчерашних событиях — ощущалась продолжением бреда. Факты и мысли никак не хотели стыковаться друг с другом и перекатывались в голове тяжёлыми разрозненными камушками.

Но таблетка, кажется, всё же начала действовать, и этот галечный пляж уже почти не мешал думать и подмечать детали.

Например, до Тимура запоздало дошло, что он в рубашке. Всё в той же, вчерашней. То есть он реально вырубился на диване, даже переодеться не успел. Брюки, интересно, самостоятельно стянул или Людвиг помог?

Сам Людвиг, кстати, всё это время щеголял в футболке Тимура. И Диана наверняка сразу же это заметила, не могла не заметить. Потому что именно она и дарила эту футболку — чёрную, с дурацкой надписью «Генрих Шлиман круче Индианы Джонса».

Зато этот любитель чужой одежды рассыпанные орехи с пола убрал и даже остатки заклинаний стёр. Ну и хорошо, а то перед врачом было бы совсем неловко.

Маша тем временем делала свою работу с истинно профессиональным пофигизмом. От её «Дышите. Не дышите. Покажите горло» веяло спокойствием и стабильностью, и даже позвякивание бус почти не раздражало.

—