Покорение севера - Александр Светлый

— Ладно, я дам тебе шанс, могу и отпустить, только зубы мне своими сказками не заговаривай. Делами докажи, что полезен. Говори, где сейчас твой главарь?

— Он в лагере, это час-полтора ходьбы на юг, — махнув в правильную сторону, быстро сознался тюфяк.

— Час ходьбы.

— Да.

— Не врешь? А не следит он за нами откуда-то с верхушки дерева?

— Нет, клянусь! Насколько я слышал, сам он уже давно на дело не ходит, для этого людей себе в банду и набирает, чтобы своей шкурой больше не рисковать.

— И большая охрана в вашем лагере?

— Ну… днем все по условленным местам расходятся. Мы с дружками и ещё парочка отрядов на эту дорогу, другие на южный тракт, кто-то следит за дорогой у опушки, не вышел ли из ворот рыцарский патруль. Кто-то всё награбленное за неделю в город на продажу везет в мешках с зерном. У всех своя работа.

— Так кто сейчас в лагере? Я ответ на свой вопрос так и не услышал. Ты меня опять дурить вздумал?

— Нет, нет, господин, я и сам толком не знаю, кто там сейчас остался. Мне до вечера возвращаться было не велено. Я выходил на место обычно засветло и возвращался затемно, поэтому толком других людей в лагере и не видел. Завтракал, обедал и ужинал здесь же, тем, что у людей отберем или в лесу охотой добудем. В лагерь только с особо ценной или просто большой добычей всем отрядом ходили. И то, не в сам лагерь, а в условленное место, где сказали всю добычу оставлять и всё. В сам лагерь, где главный босс, я могу прийти, только если меня позовут. Жили мы с братьями в дорожной таверне, но не в номерах для богатых путников и торговцев, а на конюшне, на сеновале или вообще где придется, бывало и в лесу. Но зверье в последнее время такое злобное, что уже и не поспишь. Только если на дерево залезть, но разве там нормально отдохнешь?

— Ты опять не по делу говоришь.

— Я просто не так много знаю.

— Говори, что знаешь, но покороче.

— Понял, господин. Так, так. Знаю, что у босса личная охрана имеется, которая его никогда не покидает, но она вроде небольшая, человек пять-шесть, а ещё в лагере сейчас находятся те, кто ночью в дозоре стоял. Сейчас они отсыпаются. Это ещё человек десять. Вот, пожалуй и всё, что могу точно сказать.

— Покажешь, где твой лагерь?

Бугай тут же оробел и от испуга прикусил нижнюю губу.

— Что? Боишься?

— Вы же не станете меня защищать, если на меня охрана лагеря накинется?

— Нет.

— Они меня убьют, вздернут за предательство или чего похуже сделают. Могут и в деревню мою нагрянуть, родичам отомстить. Давайте я вам лучше на словах очень подробно расскажу, по каким приметам туда попасть, а сам поскорее в город подамся, хорошо? Ну, пощадите, господин, убьют меня, и дня не проживу, если чужаков в лагерь приведу.

— Если я прикрою — не убьют. Ты же видел, что я могу. Мне ни твой босс, ни его охрана, ни вся твоя банда целиком не страшна. Я по пути сюда ещё четыре отряда грабителей вырезал, а они куда сильнее, многочисленней и опасней вашей кучки сосунков были.

— Они не сосунки, — вдруг покраснев, огрызнулся бугай, — мы все из одной деревни, когда мельница горела, пожар и на другие дома перекинулся. У многих всё нажитое тяжелым трудом в один миг сгорело. Я с братьями первыми из нашего села в банду попал, а когда вопрос встал о наборе своего отряда, я вызвался это сделать из надежных людей. Сегодня здесь все из моего села были, мы с детства вместе росли, лишь несколько раз грабить выходили, и до сих пор без насилия обходились, одними угрозами, без рукоприкладства добычу забирали и всех целёхонькими отпускали, а сегодня вы… Почему всё так обернулось? У многих из них жены и дети малые остались. Умрут теперь без отцов.

— Ты мне на жалость не дави. Раз стал грабителем, должен был понимать, чем это закончится.

— Я вины своей не отрицаю, да только другое меня мучает, смерть всех семи родных братьев, дальних родичей и односельчан теперь на моих руках. Я навлек большое горе на моё село. В отчий дом мне уже не вернуться, в глаза ему не глянуть. Загубил я наше будущее. Если вы меня, господин, пощадите, себя не пожалею, искуплю свою вину, один я у отца остался, нет других отпрысков.

— Ну, ты актер, сцена по тебе плачет, слезы так убедительно льешь, что даже пожалеть хочется. Веди меня в свой лагерь или прямо здесь и сейчас лишится твой отец всех отпрысков.

— Отведу, если пообещаете, что не убьете и не бросите меня там, когда я вам больше не понадоблюсь.

— Ты не в том положении, чтобы ставить мне условия. Будь благодарен, что проживешь на час дольше, пока ведешь меня, куда я сказал. Большего обещать не буду. Если у вас там ничего интересного нет, может, и трогать никого и не стану.

— Господин, поверьте мне на слово, нет там ничего интересного.

— Совсем ничего? — переспросил я, для вида взял в руку ещё одну огненную стрелу и натянул тетиву.

— Нет! Погодите, я вспомнил! В пещере с припасами гостит одна благородная особа, за которую босс рассчитывает получить крупный выкуп. Может, именно она вас интересует⁉

— Благородная? И как же ты узнал, что она благородная?

— Так вышло, что я участвовал в том налёте. Слышал, как она сама об этом сказала. Голосок у неё тоненький и звонкий, как у птички, руки и лицо белые, пальцы длинные, нежные и розовые. Я впервые такие видел.

— Что она сказала?

— «Мой папенька граф, пощадите, он заплатит, сколько потребуете».

— Сам это слышал или кто-то тебе это рассказал?

— Сам. Она это мне сказала.

— Ты и её волкам скормить обещал?

— Нет, я бы не посмел навредить этой госпоже.

— Расскажи мне, что тогда произошло, кто командовал нападением? Вы случайно напали на её повозку или вас кто-то навёл?

— Я не знаю, тогда я был в банде новичком. Меня поставили у блока, чтобы преграждать путь, как сейчас. Моя задача сдерживать кучера, чтобы он не попытался преодолеть преграду с наскока. Если колеса у повозки больше обычных, она может на скорости пересечь преграду, просто перекатившись через неё. А у кареты той благородной особы были именно такие колеса. Я занял условленную позицию и сдерживал кучера, пока другие атаковали охрану. Белокожая девица сама,