Ас Третьего рейха - Валентин Егоров

Все мужчины, даже медик и бургомистр, носили военную или военизированную форму, которая была им к лицу, потому что придавала мужественности и подчеркивала гордую осанку, а женщины были в вечерних платьях, почти что нами позабытых за время войны, и украсили себя драгоценностями. Пока я был на втором этаже, мама успела переодеться и сейчас была в великолепном синем платье с поясом. Оно так шло к ее аквамариновым глазам, она надела шикарное колье, которое ей подарил папа незадолго до смерти. Мама выглядела настоящей королевой бала, мужчины сразу это поняли и оценили, они вновь и вновь подходили к ней и говорили ей комплименты. Особенно усерден в этом был Монке, за вечер он, похоже, ни разу не отошел от мамы дальше, чем на шаг.

Час, проведенный за столом, когда все общались между собой и одновременно поедали приготовленные военной бригадой поваров и официантов блюда, стал самой скучной частью нашего вечернего приема. Солдаты мгновенно превратились в лощеных официантов и безупречно обслуживали нас за столом. Но когда все поднялись из-за стола, официанты отодвинули его к стене, превратив столовую в маленький танцзал, и тут началось настоящее веселье — танцы. Вальс сменялся танго, фокстрот — тустепом, и все это было красивейшим танцевальным зрелищем. Дамы были восхитительны, они грациозно танцевали со своими партнерами. Лучшим танцором оказался бургомистр, который иногда танцевал с двумя партнершами сразу, и это у него получалось так красиво и мастерски! Лучшими его партнершами были жена и наша Джулия, которая так заскучала за столом и так расцвела в танцах!

По своей натуре Зигфрид рос молчуном, домоседом и любил проводить время за чтением книг. Поэтому, пользуясь этой характеристикой, я устроился в кресле в дальнем уголке столовой с бокалом красного вина в руке и наблюдал за разгоревшимся весельем. Время от времени ко мне подходила мама, ласково проводила рукой по моим волосам и все время что-то пыталась рассмотреть в моих глазах. В этот момент я чувствовал себя не особенно уверенным в себе человеком. Неужели эта женщина, настоящая мама Зигфрида Ругге, почувствовала во мне те изменения, которые я произвел в ее сыне Зигфриде?! Затем ко мне в кресло, словно пантера, гибко протиснулась белокурая Лиза, секретарша гауптшарфюрера Монке, которая всем телом плотно прижималась ко мне. Время от времени она брала мой бокал в свои руки и делала небольшой глоток. Я был не против подобного соседства, а она не собиралась покидать меня и тогда, когда гости начали одеваться и расходиться по домам. Первым с женой ушел бургомистр Вроцлав, вслед за ним Монке, последними супруги Рунге.

Я полагал, что мой командир останется ночевать у нас дома. Но Арнольд решил прогуляться по ночному Ханау, а моя сестренка с подругами, которые уже толпились в прихожей, решила познакомить бравого капитана с этим небольшим немецким городком. Брошенный и забытый всеми полковник Шмидке решил вспомнить молодость и пригласил мою маму посетить кафе-мороженое, расположенное неподалеку от нашего дома, где к тому же собирались любители джаза послушать блюзы, исполняемые молодыми музыкантами. Мама, к моему большому удивлению, охотно согласилась сопровождать полковника в этом ночном путешествии. Таким образом, вскоре во всем доме остался я с Лизой. Мне было интересно наблюдать за этой девушкой. В своей жизни мне встречалось немало женщин, но ни одна из них не была похожа на другую и не вела себя так, как другая. Так и Лиза: как только входная дверь захлопнулась за последними гостями, она с трудом отклеилась от меня, поднялась на ноги, подошла к большому зеркалу и, напевая мелодию, стала двигаться в такт музыке, одновременно расстегивая многочисленные пуговицы и снимая с себя предметы женского туалета.

Вскоре предо мной была совершенно обнаженная женщина с прекрасной оливкового цвета кожей, небольшой, но удивительно красивой грудью, неплохо развитой мускулатурой и не очень широкими бедрами. Прекратив танцевать, Лиза подошла ко мне и протянула руки. Неизвестная ранее сила выбросила меня из кресла и поставила на колени перед этой обнаженной и прекрасной незнакомкой, стоя так, я мог обнимать ее бедра, лбом слегка касаясь лобка женщины. Но девушка нагнулась и с силой подняла меня на ноги, взяла за руку и, словно непослушного ребенка, повела к лестнице, ведущей на второй этаж. Лиза никогда раньше не бывала в этом доме, но сейчас она ориентировалась в нем, слово прожила здесь всю свою жизнь. Я не помню, как мы поднимались по лестнице и оказались в моей комнате. Память вернулась ко мне, когда я обнаженный стоял на коленях перед Лизой и был готов войти в ее лоно. Но Лиза не торопилась с близостью, она уклонилась от соития и рывком притянула меня к себе. Перед моими глазами и ртом оказалась ее грудь, два небольших, удивительно мягких, но в то же время сохраняющих форму холмика. Язык коснулся соска, который немедленно стал отвердевать, окаменевать, но его было так приятно нагибать языком то в одну, то в другую сторону. Дыхание Лизы стало порывистым и тяжелым, с большим усилием она прошептала, что помимо рта у меня имеются и руки. Сначала я не понял, что она имела в виду, но, когда она сделала движение животом, руки сами собой занялись делом. Одна рука пыталась свести вмести два мягких холмика, чтобы было удобнее их целовать и ласкать, а другая по-хозяйски опустилась ниже и занялась влажной ложбиной, об обладании которой мечтают мужчины с раннего возраста до стариковских седин. Эта моя рука, по всей очевидности, отлично разбиралась в женской сексуальности, так как вскоре Лиза металась в экстазе, закрыв глаза, она быстро поворачивала голову из стороны в сторону и стонала. По движению ее коленей я понял, что сейчас девушка готова принять меня. Не теряя времени, я поднялся на колени и мы слились в единое целое. Это безумие любви продолжалось всю ночь напролет, после небольшого отдыха мы раз за разом с любовью и нежностью приникали друг к другу, стараясь найти в себе что-то новое и неизведанное. И нам это отлично удавалось.

Когда я с Лизой проснулся следующим утром, то наша одежда была собрана, отглажена и аккуратно разложена по стульям в комнате. Часы показывали десять часов утра, всего два часа нам удалось поспать этой ночью, слишком мало времени, чтобы выспаться, поэтому я за минуту до того, как проснулась Лиза, пробормотал несколько слов и сделал два пасса руками. Лиза проснулась, и казалось, что она отлично выспалась. Тут же она снова захотела заниматься любовью, против чего я, разумеется, не возражал.

Через полчаса мы спустились вниз, где мама хлопотала на кухне, готовила мне с Лизой завтрак. В этот момент раздался телефонный звонок. Это был мой командир, он сообщил, что мы вылетаем в полдень, тогда нам удастся засветло долететь до Оснаабрюкке. В заключение разговора командир сказал, что ожидает моего появления на аэродроме в половине двенадцатого дня, и, попрощавшись, положил трубку. По дороге на авиабазу я подбросил Лизу до ее работы. Видели бы вы, сколько сотрудниц городского управления — государственной тайной полиции — прильнули к окнам в этот момент и с бьющимися от волнения сердцами наблюдали за тем, как Лиза демонстративно медленно слезала с мотоциклетного сидения, расположенного у меня за спиной, целовала меня в губы и, небрежно покачивая бедрами, направилась ко входу в здание.

Я тогда не знал, увижу ли эту девушку еще раз, но мне было грустно и немножко больно прощаться с ней сейчас. Когда она подошла к подъезду здания, я сдернул с головы фуражку, сложил ее вдвое и сунул под левый погон на плече. Небрежно бросил сигарету в рот, но, не прикуривая, продолжал наблюдать за Лизой, гадая, обернется ли она, чтобы посмотреть на меня.