Баллада. Осенние пляски фей - Мэгги Стивотер

Еще один невыносимо прекрасный день: деревья в долине еще зеленые, но на северных склонах окружающих холмов и гор листья уже загораются красным и оранжевым. Вид неестественный, как пейзаж вокруг игрушечной железной дороги. Проигрыватель был включен в режиме «громко до омерзения», и, наверное, поэтому я не слышал телефон. Только уловив краем глаза свечение экрана, я понял, что мне звонят.

Может быть, наконец позвонила Ди?

Схватив телефон с пассажирского сиденья, я взглянул на номер. Мама. Ну что ж. Я включил громкую связь и пристроил аппарат на приборную доску:

- Слушаю.

- Джеймс?

- Да.

- Кто это?

- Твой любимый сын. Плод твоего чрева, порожденный папиными чреслами, в бог знает сколько мгновений ока…

- Ты будто в аэродинамической трубе, - перебила мама.

- Я за рулем.

- В аэродинамической трубе?

Я потянулся и придвинул телефон ближе:

- Я говорю по громкой связи. Так лучше?

- Ненамного. Куда ты едешь? У тебя же сейчас занятия.

Я сунул телефон за солнцезащитный козырек. Наверное, все равно шумно, но лучше уже не будет.

- Раз ты знаешь, что у меня занятия, зачем звонишь?

- Огрызаешься?

Прищурившись, я всмотрелся в дорожные указатели и увидел маленький знак с надписью: «Исторический центр города Гэллон, штат Вирджиния» - и стрелкой влево. (По-моему, писать «Вирджиния» не стоило - любой турист, доехавший до этого указателя, не может не знать, в каком штате он находится.)

- Нет, мам, огрызаются только безработные неудачники, обреченные загреметь в тюрьму.

Мама запнулась, узнав собственные слова, тем более что я нарочно произнес их тонким голосом, добавив ее легчайший шотландский акцент.

- Верно, - согласилась она. - Так что ты делаешь?

Разглядывая живописную, но не слишком процветающую главную улицу Гэллона, я ответил:

- Еду на занятие. Сразу отвечаю: занятие у меня по волынке. На следующий вопрос тоже отвечаю сразу: нет, в Торнкинг-Эш нет собственного преподавателя-волынщика. Ну и под занавес, с учетом ответа на твой незаданный вопрос номер два, я понятия не имею, зачем мне дали стипендию.

- Кто будет с тобой заниматься? Преподаватель хороший? - с сомнением в голосе спросила мама.

- Мам, я не хочу об этом думать. От таких мыслей одна тоска, а ты знаешь, что я предпочитаю обращать к миру исключительно радостную сторону своей личности.

- Напомни, зачем ты сюда пошел, если не ради игры на волынке?

Она, конечно, отлично знала зачем, но хотела, чтобы я сам это озвучил. Ха. Два раза «ха». Так я и признался.

- Пусть тебе подскажет материнская интуиция… Слушай, я приехал. Мне пора.

- Позвони, - ответила мама. - Потом, когда будешь настроен серьезнее.

Я припарковался перед магазином музыкальных инструментов Эванса-Брауна. У них тут что, все названия двойные?

- Хорошо, тогда я перезвоню, когда мне исполнится лет тридцать, да?

- Молчи уже, - ласково сказала мама, и на мгновение меня захлестнула ужасная детская тоска по дому. - Мы по тебе очень скучаем. Будь осторожен. И позвони - раньше, чем тебе исполнится тридцать.

Я ответил утвердительно, положил трубку, взял футляр с волынкой с заднего сиденья и направился к дому. За фасадом противного зеленого цвета скрывался теплый уютный интерьер: темно-коричневый ковер, золотисто-коричневая обшивка на стенах, вдоль которых рядами стояли гитары. За стойкой, уткнувшись в журнал «Роллинг Стоун», сидел пожилой тип, как будто вышедший из шестидесятых.

Когда он поднял голову, я заметил, что его седые волосы убраны в маленькую косичку на затылке.

- Я пришел на урок, - сказал я.

Пока он смотрел куда-то на стойку, я разглядывал татуировки на его руках; самая крупная оказалась цитатой из радикальной песни Джона Леннона.

- На какое время вам назначено?

Я указал на собственную руку. Он щурился, пока не увидел нужную запись.

- На три? Вы точны.

Я взглянул на настенные часы за его спиной, окруженные густо налепленными буклетами и открытками. Без двух минут три. Я немного разозлился, что мой ранний приход округлили до ближайшего часа, но промолчал.

- Вам наверх. - Старый хиппи указал в глубину магазина. - Кроме Билла, там больше никого нет.

- Спасибо, товарищ, - произнес я, и старый хиппи улыбнулся в ответ.

Я поднялся по покрытой ковром скрипучей лестнице в адскую жару пропахшего потом и переживаниями второго этажа. В темный узкий коридор выходило три двери, Билл оказался за второй. Я открыл ее пошире, осматривая звукопоглощающее покрытие на стенах, старые деревянные стулья, о которые, похоже, точили когти маленькие тигры, и седоватого мужчину.

Он был ужасно похож на Джорджа Клуни.

- Hola[2] . Я - Джеймс.

Седой не стал подниматься, зато довольно дружелюбно улыбнулся, пожал мне руку и указал на стул напротив:

- Меня зовут Билл. Давай начнем с того, что ты достанешь мелодическую трубку и что-нибудь сыграешь - я должен понять, какой у тебя уровень. Если ты нервничаешь, мы можем немного поговорить, но урок всего полчаса…

Я поставил футляр и опустился рядом с ним на колени, открывая защелки:

- Нет, все нормально.

Я улучил возможность взглянуть на Билла, пока искал чантер. Он сидел, чуть наклонив голову, чтобы прочитать надписи на футляре - у меня он весь в наклейках. Пока Билл читал фразу: «Остерегайтесь драконов, вы хорошо пойдете под хрустящей корочкой и с кетчупом», я примеривался к нему. Его чантер лежал на соседнем стуле, чистый и блестящий. Моя трубка выглядела потрепанной, некоторые отверстия я частично залепил разноцветными кусками изоленты, чтобы добиться идеального строя. У Билла хорошая осанка, у меня одно плечо постоянно выше другого от того, что я так много играю. Его футляр почти новый, а мой выглядит так, будто не один раз прошел через ад. Я почти уверился в том, что это занятие - пустая трата времени, особенно когда он вытаращил глаза при виде моего чантера.