Марица. Исток - Александра Европейцева

Имя сорвалось с губ раньше, чем я успела его остановить. Глупая, глупая ошибка.

Глаза Верании сузились. Взгляд её скользнул с моего испачканного платья на моё новое, простое, серое, а затем вернулся к моему лицу. В её взгляде читалось не просто любопытство — там был расчёт, молниеносная работа ума, сопоставляющего факты.

— Генерал Янг? — она повторила мягко, и в её голосе зазвучали новые, опасные нотки. — Демитр Янг? Тот самый, что недавно развелся и теперь… опекает тебя?

Она сделала паузу, давая мне понять, что знает гораздо больше, чем я предполагала. Придворные сплетни долетели и до её ушей, и ей не нужны были видения, чтобы понять, что Демитр чувствует ко мне.

Я глубоко вздохнула. Но прятаться дальше не имело смысла. Верания заслуживала правды. По крайней мере, её часть.

— Да, — выдохнула я, заставляя себя встретиться с её пронзительным взглядом. — Демитр Янг. Тот самый, который пять лет назад просил моей руки. И получил отказ не от меня.

Королева не моргнула. Лишь одна её идеально очерченная бровь чуть приподнялась, побуждая продолжать.

— Его Величество устроил его помолвку с Ладенией. Демитр был вынужден подчиниться. Но мы… — я сглотнула, чувствуя, как жар стыда и горечи заливает щёки. — Мы переписывались. Все эти годы. А вчера… — голос мой дрогнул, но я вынудила себя закончить, глядя прямо перед собой. — Вчера, после нападения, он предоставил мне убежище в гарнизоне. И да. Мы провели ночь вместе.

Я ждала всего: вспышки гнева, ледяного молчания, упрёков в безрассудстве и легкомыслии. Готовилась к тому, что её материнский гнев обрушится на Демитра, на меня, на весь мир.

Но Верания лишь медленно выдохнула и тяжело опустилась на кресло. Её пальцы сжали резные деревянные подлокотники так, что суставы побелели. Она смотрела куда-то мимо меня, в солнечные блики на паркете, и в её глазах плескалась такая глубокая, бездонная горечь, что мне стало физически больно.

— И это, — произнесла она наконец, и её голос, обычно такой мелодичный, звучал приглушённо и устало, — первый раз, когда ты говоришь со мной откровенно. Не как подданная с королевой. А как дочь с матерью.

Она покачала головой, и в этом жесте было не осуждение, а бесконечная усталость от многолетней борьбы с невидимой стеной.

— Я так рада, дитя моё. Боги, ты не представляешь, как я рада каждому твоему вздоху, каждому мгновению, что ты жива и здорова. После того, что случилось… после тех лет пустоты… — она сжала веки, сгоняя набежавшую влагу. — Но это так сложно. Ты вошла в этот дворец как героиня и талантливый маг. Да, Истер тебя рекомендовал, но решение принимал Ледарс на основе твоих заслуг. Ты добилась всего сама — назначения, орденов. Даже Истера заставила сделать так, как хочется тебе. Ты не нуждалась во мне. Ты не искала у меня ни советов, ни участия, ни… ласки.

Она посмотрела на меня прямо, и её взгляд был полон грусти и нежности.

— Я понимаю. Я не Лисария. Я не та, кто растил тебя, кто зашивал твои платья и вытирал слёзы с твоих щёк. Я — чужая женщина в роскошных покоях, которую ты обязана называть «Ваше Величество». И я… я пыталась принять эти правила. Держаться на почтительной дистанции, когда всё во мне кричало, желая обнять тебя, расспросить о твоём дне, предложить свою помощь. Я видела, как ты скорее горы сдвинешь магией, чем попросишь о помощи. Скорее изойдёшь кровью, чем признаешься в слабости. И я смирилась с тем, что всегда буду лишь молчаливой наблюдательницей твоей жизни.

Её губы дрогнули, сложившись в горькую улыбку.

— А теперь… теперь ты признаешься о своей ночи с мужчиной. Ты доверяешь мне самое сокровенное. И я не знаю, плакать мне от счастья, что ты наконец-то позволила мне подойти ближе, или рыдать от ужаса за тебя, понимая, что могла снова тебя потерять.

Я застыла, оглушенная её словами. Ведь даже представить себе не могла, что все мои попытки избавится от удушающей опеки, к которой я просто не привыкла, она воспринимает именно так. Что она чужая. Что она мне не нужна. Я просто не заметила израненную, одинокую, отчаянно желавшую хоть каплю тепла от дочери, которую у неё украли.

— Мама… — голос мой сорвался на шёпот., а Верания вздрогнула от этого простого слова. Я сделала шаг вперёд, потом ещё один, и опустилась перед её креслом на колени, как когда-то в детстве перед Лисарией. Мои руки сами потянулись к её сжатым, холодным пальцам, и я осторожно прикрыла их своими. — Простите меня. Пожалуйста, прости. Я… я совсем не против быть к тебе ближе. Просто… не так.

Она смотрела на меня сквозь пелену слёз, не отнимая рук.

— Не тогда, когда ты заваливаешь меня такими подарками, что весь дворец начинает меня ненавидеть за твою благосклонность, — выдохнула я, и на мои щёки тоже пробились предательские капли. — И не тогда, когда ты пытаешься вытянуть из меня каждую мысль и чувство, словно щипцами. Я не привыкла к тому, что надо мной трясутся и относятся ко мне, словно я хрустальная ваза. Папа Адорд семь потов с меня сгонял на тренировках. А мама Лисария возила с собой по домам пациентов, где не было опасности заражения. Они просто не тряслись надо мной. Я просто… Просто можно чуть меньше опеки? Намного меньше, если честно. И чуть больше просто… дружеского участия?

Я сжала её пальцы, чувствуя, как они постепенно расслабляются в моих.

— Ты для меня не чужая. Никогда не была. И сейчас… сейчас я просто боюсь сделать что-то не так и снова всё разрушить.

Верания ахнула, тихо, сдавленно, и её свободная рука потянулась к моему лицу. Тёплые пальцы коснулись щеки, смахнули слезу.

— О, дитя моё… — её голос дрожал. — Моя девочка… Прости меня. Прости старую, глупую женщину, которая так старалась, что только отталкивала тебя ещё сильнее.

— Не глупую, — я уткнулась лбом в её колени, как когда-то в детстве, прячась в складках платья Лисарии. — Никогда не глупую. Просто… давай ты не будешь забывать, что мне не шесть лет, а двадцать три года. И я сама кого хочешь в порошок растереть способна.

Мы сидели так несколько минут, пока её тихие рыдания не пошли на убыль. Потом она глубоко вздохнула, вытерла глаза изящным