Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Алан Филпс

Несколько дней спустя Ване была сделана первая операция. Логично было ожидать, что в первоклассной клинике и уход за пациентами окажется на высоте. По крайней мере, Сэра в этом не сомневалась, — вероятно по своей наивности. Вот почему она не сразу отправилась навестить своего подопечного, опасаясь, что в больнице на ее приход посмотрят косо. Однако подруга, сын которой родился с церебральным параличом и которая хорошо знала эту больницу и ее порядки, прямо-таки отчитала ее за то, что она оставила Ваню одного после операции.

Сэра позвонила Вике, и они договорились на следующий день навестить Ваню. По дороге в больницу они остановились у дома ребенка и прихватили Валентину Андреевну, которая доработала свою смену и уже надела красивое синее пальто и шляпу в тон. Сэра забрала огромный физиотерапевтический мяч, который купила для дома ребенка, в первую очередь для Вани, но которым никто не пользовался. Мячу предстояло сыграть роль волшебного ключика, отпирающего двери в палату перед тремя мушкетерами в юбках, очарованными Ваней и не жалевшими сил, чтобы изменить его судьбу.

В машине Валентина Андреевна распаковала подарок, который приготовила для Вани, — оранжевокоричневый свитер, связанный из остатков шерсти. Она вышила на нем “Ваня Пастухов”, чтобы свитер не пропал в больнице. Из своей нищенской зарплаты — около сорока долларов в месяц — она сумела выкроить деньги на яблоки, печенье и пластмассовую игрушку.

Огромный мяч привлек к ним внимание охранников, которые преградили им дорогу. Вике пришлось звонить в отделение и просить, чтобы их пропустили. Она привезла с собой иностранную делегацию с дорогим медицинским оборудованием, бестрепетно заявила она. Встретить их вышел главный врач отделения. Вел он себя довольно вежливо. Сэра вручила ему мяч. И он исчез вместе с мячом, чтобы вернуться несколько минут спустя, но уже не доктором Джекилом, а мистером Хайдом.

— Кто вам разрешил посещать этого мальчика? — с ходу накинулся он на Вику. — Он перенес операцию. Ему не нужны никакие посетители. Вы ему не мать. К таким больным допускается только мать.

Он так разбушевался, что Сэра решила вмешаться.

— У мальчика нет матери, — сказала она. — А Вику он любит больше всех на свете.

Пока продолжался этот спор, Сэра уголком глаза заметила, что Валентина Андреевна надевает белый халат и шапочку, которые носила в детском доме. Этот нехитрый обман позволил ей прошмыгнуть мимо ретивого доктора прямо к Ване в палату.

После бесчисленных препирательств было решено, что Ванину кровать выкатят в коридор, где с ним смогут побыть все три “нематери”.

— Почему доктор так странно себя ведет? — спросила Сэра пробегавшую мимо медсестру.

— Да он всегда такой, — пожала та плечами. — Мы зовем его доктор-психопат.

Из коридора посетительницы отлично видели, что в каждой палате с детьми сидели мамы. Они ухаживали за ними, кормили их принесенной из дома едой, читали им книжки. Ваня был всего этого лишен. Он не был центром чьей-то материнской вселенной.

Естественно, Ваня был рад повидаться с Сэрой, Викой и Андреевночкой, хотя из-за боли в ногах у него хватало сил лишь на слабую улыбку. Посетительницы мрачнели на глазах, понимая, как одиноко ребенку в больнице без матери. Пока они стояли рядом с кроваткой, подошла медсестра и проверила, хорошо ли держатся прокладки между пальчиками на ногах. Но не проронила ни слова.

“Когда я поближе познакомилась с больницей, — рассказывала Сэра, — я поняла, что вся система ее функционирования рассчитана на то, что у ребенка есть мать. Дети с мамами могли посещать бассейн и заниматься послеоперационной гимнастикой. Ваня же был предоставлен самому себе. И опять нам с Викой пришлось мобилизовать добровольцев для помощи мальчику. Вика распределила дежурства между прихожанами своей церкви, а я отыскала двух студентов, у которых был годичный перерыв в занятиях”.

Однако и Ваня не полагался на волю случая. Он подружился с Эльвирой — красавицей с черными как вороново крыло волосами, своей ровесницей, тоже сиротой. Он совершенно очаровал маму одного из соседей по палате, и она стала подкармливать их с Эльвирой домашней едой и читать им вслух. Однако самым большим достижением Вани стало то, что он убедил главного врача пересмотреть свой диагноз. Тот признал его “совершенно нормальным мальчишкой”. К сожалению, в судьбе мальчика, находящегося под опекой государства и не имеющего родителей, которые могли бы за него побороться, отмена страшного диагноза мало что меняла.

12

Март 1997 года

Гензель и Гретель

Ваня аж взвизгнул от радости, когда Сэра и Вика принялись переустраивать палату, которую он делил с Эльвирой. Тумбочки они сдвинули в один ряд. Затем начали носить из коридора стулья и расставлять их по обе стороны импровизированного стола. Ваня всполошился.

— Стулья нельзя передвигать, — испуганно предупредил он Сэру и Вику. — Вас выгонят.

Вика взъерошила ему волосы:

— Не бойся, Ваня. Сегодня особенный день. Нам разрешили.

И почему же этот день особенный, не понял Ваня. Сэра поставила перед мальчиком большую сумку.

— Вот, Ваня, доставай скатерть и салфетки. — Ваня принялся рыться в сумке, которая оказалась наполнена удивительными вещами, никогда им прежде не виданными. Первой он вытащил коробку с разноцветными резиновыми штучками.

— Что это такое?

— Вот молодец, ты нашел шарики. Сейчас мы их надуем.

Потом ему попалась красивая жестяная банка. Он открыл ее и ахнул: в банке лежало шоколадное печенье. Рука сама потянулась к лакомству. Ваня сунул одно печенье в рот и тут же поднял вверх виноватые глаза. Сэра с Викой рассмеялись:

— Ничего, Ваня. Одно ты можешь взять. Ведь сегодня твой день рождения.

Ваня жевал печенье и вспоминал, где он слышал это выражение — “день рождения”. Конечно, в доме ребенка. Воспитательницы пили чай, ели торт и говорили про чей-то день рождения. Но ведь дни рождения бывают только у взрослых. Неужели у детей они тоже бывают?

Тем временем Сэра вынула бумажную скатерть. Она была голубая и разрисована машинками. Следом появились салфетки и тарелки с таким же рисунком.

Потом наступила очередь Вики. Она аккуратно разворачивала какой-то сверток.

— Смотри, Ваня, что