Анатомия теургии - Вадим Скумбриев

Она продолжала, изводя кусок за куском. И после каждого куска получалось лучше.

* * *

Путь через Андредский лес оказался куда тяжелее, чем казалось Гите. Нет, она прекрасно понимала, что после иттриевых кандалов да с незажившей раной в боку быстро ехать не сможет, но вышло ещё хуже.

Спасало только то, что вдоль всего тракта располагались постоялые дворы — Тостиг позаботился о том, чтобы путешественники могли передвигаться по Хельвегу без проблем. Цепь эта разорвалась лишь в одном месте, где Гита наткнулась на сгоревшие руины.

— Занятно, — сказала она, останавливая коня. После целого дня пути рана уже откровенно горела, и Гита надеялась на тёплую постель, но, видимо, зря. Пожар полностью уничтожил здание, лишь чудом не перекинувшись на ближайшие деревья.

О причинах сомневаться не приходилось — у ворот лежал иссечённый труп лакета. Должно быть, во время нападения кто-то обходил двор с факелом, и от удара ящеролюда тот отлетел к дому. А тушить пожар вскоре стало некому. И лакерты — не те ли самые, что напали на лагерь Проклятых? Сколько их выжило, десятка три? Четыре? И наверняка после этого они пошли искать новую кровь. Вот и нашли.

Ночевать в развалинах Гита не собиралась, но, на её счастье, совсем рядом обнаружился путевой камень — он отмечал развилку, указывая, что в конце уходящей в лес дороги лежит хутор. И оставалась надежда, что туда лакерты не добрались — или получили отпор.

Гита направила коня туда, и через час наткнулась на деревянную ограду.

Её долго не хотели впускать. Хозяин хутора имел все основания опасаться: одинокая женщина, верхом, почти ночью — предполагать можно было что угодно. Лишь когда Гита сдалась и, наконец, сказала, что она — норна, хозяин открыл ворота. Его сомнения растаяли как летний снег, и вскоре колдунья поняла, почему.

— Простудился давеча, вот и думаем, помрёт али нет, — рассказывал он, ведя Гиту в дом. — Совсем плох, и жаром пышет, как печка. Ездил в Андред, в бурю попал, и вот теперь лежит.

— Лечение в обмен на ночлег. Неплохо, — Гита вздохнула. А что, если это не простуда? Она могла купировать жар и поддержать магией больного, чтобы тот смог пересилить болезнь, но никогда не считала себя целителем. Конечно, можно было просто сбить симптомы и позволить парню прожить на пару дней больше, но Гите не хотелось лгать. Даже в обмен на возможность не ночевать в морозном лесу, рискуя остаться в нём навсегда.

Но когда хозяин открыл дверь в тёмную каморку и она увидела больного, стало ясно: здесь ещё можно побороться. Например, потому, что львиную долю его страданий обеспечили домочадцы, и по крайней мере от неё Гита могла избавиться.

— Идиоты! — прошипела она, сдёргивая одеяла. Юноша — ему, кажется, было лет шестнадцать, не больше — скользнул по ней взглядом и тяжело задышал. Норна положила руку ему на лоб — горячо. Но если он до сих пор жив, то ещё не всё потеряно.

— Но ведь… — начал было хозяин.

— Никаких одеял. Тепло в комнате, много воды, и никаких одеял! — обернувшись к нему, Гита сверкнула глазами. — У вас есть лекарственные травы?

Травы нашлись, но благодаря не хозяину, а его жене — та принесла всё, что хуторяне заваривали и пили холодными вечерами. Гита немедленно выбрала шиповник и цветки бузины, отодвинув всё остальное: в народе считалось, что жар может сбить чуть ли не любой полевой цветок, но ведьма хорошо знала, что это не так. Да и этот сбор тоже не очень-то помогал без обработки магией — именно ею она и собиралась заняться.

Затребовав ступку и пестик, Гита истолкла всё в порошок, который немедленно бросила в котелок с кипятком. Теперь требовалось преобразовать сырьё, дав ему нужные свойства. Для этого существовало заклинание-песня, и память не подвела — Гита прекрасно помнила все куплеты на древнем полузабытом языке. Часть слов она знала, часть — нет, общий смысл текста ускользал от понимания, но несомненным было одно: это работало.

Помешивая варево, она запела — медленно, тягуче, стараясь не сбиваться с ритма. Руки привычно отозвались теплом, странным, колдовстким теплом, совершенно не похожим на жар от котелка. Когда-нибудь, наверное, она раскроет и эту тайну. Выяснит, как работают слова, звучавшие в Хельвеге тысячи лет назад, и отбросит их, оставив лишь чистую магию. Незачем повторять то, чего не понимаешь, если можно пойти другим путём.

Но сейчас она этого пути не знала, и приходилось идти знакомой проторенной тропинкой: петь над котелком, из которого исходило подрагивающее в такт словам сияние. Наверное, со стороны это смотрелось глупо, во всяком случае, Гита считала именно так. Но хозяева хутора смотрели на неё с благоговением, а мечущемуся в лихорадке юноше и вовсе был безразличен весь мир.

Последнее слово утонуло в глубинах котелка, и сияние пошло на убыль. Гита со стоном выпрямилась — песня забрала у неё слишком много сил. Раньше она бы даже не обратила внимание на это, но сейчас была слишком слаба.

— Налить в кружку на палец и дать ему выпить, — с трудом выговорила она, вставая на ноги. — Когда жар спадёт, дать простой воды. Тёплой. Много. Одеялами не укрывать, зелье не давать, если нет жара. Если сделаете всё как я сказала, может, он и выживет.

Хозяева молчали, съежившись, будто стояли перед ворчащим медведем.

— А теперь я буду благодарна, если вы постелите мне где-нибудь… — не выдержала Гита, и это наконец расшевелило их. Хозяйка засуетилась, доставая бельё, хозяин протянул руку к котелку, но тут же отдёрнул её и, рассыпаясь в извинениях, отдал Гите кружку. Норна выругалась.

— Когда я уеду, вам всё равно придётся делать это самим, — проворчала она, набирая нужную дозу и подходя к юноше. Тот уже немного пришёл в себя — видимо, сказались сброшенные одеяла — и без колебаний выпил всё до дна. — Хороший мальчик. А теперь спи.

— Это вылечит его? — осторожно спросил хозяин.

— Это уймёт жар и даст ему сил, чтобы бороться с болезнью. Если вы не будете ей помогать, шансы у него хорошие.

— Мы бы никогда…

— Да, да, я знаю. Всё как обычно. Лучше сделайте выводы из своих ошибок, а не повторяйте их. Теперь, если позволите…

Ей постелили в маленькой уютной комнатке, в которой что-то было не так — и не сразу Гита поняла, что. Слишком пыльно, слишком затхло, будто сюда не входили очень давно. И на кровати очень давно никто не спал. Не сразу норна увидела то, что должно было сразу броситься в глаза: старые, потрескавшиеся от времени детские игрушки на чурбаке у окна. Грубо вырезанные куклы и волчок, полусгнивший за прошедшие годы.

— Пускай так, — прошептала Гита, закрывая дверь. Очень хотелось рухнуть на кровать и тут же уснуть, но она всё же заставила себя подпереть дверь табуретом — никакой задвижки на ней не было — и приклеить к тёмным доскам крохотное заклинание, которое должно взорваться диким визгом, если кто-то попробует войти внутрь. Это несложное колдовство забрало последние силы, и, закончив, Гита без сил опустилась на подушку.