Берег Стикса - Максим Далин

А Жорочка говорил, улыбаясь губами в подсолнечном масле:

— Человек должен всё делать правильно. Он должен жить правильно, питаться правильно, думать правильно и верить в правильные вещи. Тогда он будет жить долго и здоровым. Вот у тебя такой мрачный вид, Антоша, а это нехорошо. Человек не должен унывать. Человек должен всё время радоваться. Ему же дана жизнь — он должен быть благодарен за это высшим силам…

— Ты капусту любишь? — спросил Антон и сам не понял, почему это с языка сорвалось.

— Капуста — это правильная пища. Здоровая, — сказал Жорочка и снова улыбнулся. — Мамочка неправильную пищу не готовит. А любить надо не еду, а себя и людей.

Антон кивнул. Но ему всё равно было невесело. Любопытно, интересно — но не весело. Впрочем, надо сказать, что Антон и не считал себя идиотиком, веселящимся от одного вида показанного пальца. Просто повода не было веселиться.

В дверь позвонили, и Римма пошла отпереть.

Антон понял, что нужно перебираться в комнату. Ему отчего-то стало немного не по себе.

— Жора, — спросил он, притормозив, — а я твоей маме работать не помешаю?

Жорочка улыбнулся. Его губы всё ещё блестели.

— Я же ей не мешаю, — сказал он. — Мамочка говорила, что у тебя энергетика чистая и аура хорошая, а, значит, её астральный наставник будет ей при тебе помогать. Ты же уже видел спиритические сеансы — какая тут разница?

Антон вздохнул и ушёл в комнату. Жорочка притопал следом, сел в кресло в углу и, улыбаясь, уставился на гостью. Это была выцветшая женщина с серым измученным лицом. Римма выглядела рядом с ней совершенно кинозвёздно, вернее — будто Римма существует на некоей цветной плёнке, а женщина — на чёрно-белой. Римма сказала, что женщина молодая, но Антон подумал, что ей уже лет сорок пять, не меньше. И ещё Антона поразил белый эмалированный тазик, стоящий под столом на роскошном мохнатом ковре в Римминой гостиной, и газеты, которыми зачем-то застелили стол.

— Вы принесли, милая? — спросила Римма, когда Антон уселся на диван. — Не стесняйтесь молодых людей, они мои помощники.

Женщина кивнула и вынула из большой хозяйственной сумки милейшего плюшевого медведика с красным атласным сердечком в руках. Антон невольно улыбнулся.

— Его вам подарил бывший муж? — спросила Римма, беря игрушку в руки с таким отвращением, будто это была дохлая змея.

— Да, на день рождения, — торопливо, нервно ответила женщина.

Римма вздохнула.

— Я всё время повторяю, Олечка, лапочка моя — осторожнее с подарками. Даже друг может подарить что-нибудь необдуманно и причинить вред, а уж…

— Мы вроде довольно мирно так… — пролепетала женщина. Антона поразила смесь привычного, надоевшего какого-то страха и усталости на её землистом лице.

— Мирно, — усмехнулась Римма. — Ваши почечные колики — это мирно. И ваша хроническая усталость — это очень с его стороны мило. Хорошо ещё, что он вас не убил. За это его можно поблагодарить. Мне случалось и смертную порчу снимать.

Женщина напряглась и её морщины стали заметнее, будто Риммины слова скомкали её лицо. Антон взглянул на Жорочку и поразился его выражением — жадного, голодного какого-то любопытства.

— Ну, посмотрим, что он вам подарил, — сказала Римма. — Жорочка, подвинь ко мне тазик, милый.

Жорочка бросился двигать. Римма, что-то бормоча, взяла со стола длинный узкий нож с тёмными знаками на светлом блестящем лезвии и воткнула его в плюшевый серый животик. В комнате отвратительно запахло острым и тошным — как запах разворошённого муравейника, только сильнее и как будто грязнее. Римма дёрнула ножом вниз. Из медвежьего брюшка в подставленный тазик посыпалась коричневая дрянь, похожая на гнилые опилки — Антон кашлянул от гадкого запаха, а потом показалось что-то чёрное, волосатое, шевелящееся…

Антон хотел отвернуться, но его взгляд будто приклеился к этому разрезу, из которого выбрался и тяжело плюхнулся в тазик, суча отвратительными щупальцами, какой-то мерзкий гибрид краба, паука и таракана, весь обросший трясущимися волосками…

Женщина глядела, расширив глаза. Её лицо позеленело, щёки подёргивались — и вдруг она содрогнулась всем телом. Бедолагу не просто вырвало — из неё хлынула жёлто-зелёная жидкость вперемешку с клубками шевелящихся иссиня-серых червей.

Антон шарахнулся назад, глотая комок в горле, отвернулся и завалился, уткнув лицо в диванный валик. Его слегка привёл в себя спокойный, снисходительный голос Риммы:

— Ну, Олечка, милая, не надо так нервничать. Всё вышло очень хорошо, видите — всё, что внутри вас поселили, теперь вас оставило. Теперь вам будет лучше.

— Да, да, — лепетала женщина, давясь и покашливая.

— Очень хорошо, моя дорогая. Выпейте водички. Всё прошло.

Антон поднялся и открыл глаза, стараясь только не смотреть на пол. Женщина прощалась с Риммой. Её лицо слегка порозовело и оживилось, хотя страх в глазах стал гораздо заметнее. Зато Римма явно была очень довольна — напоминала маститого нейрохирурга, например, после труднейшей операции, которая окончилась благополучно. У неё горели щёки сквозь пудру и глаза блестели действительно молодо.

— Вам просто надо быть осторожнее, моя дорогая, — говорила она, улыбаясь, принимая от женщины несколько купюр с небрежно-снисходительным видом. — Берегите себя, не позволяйте себе нервничать и переживать, не давайте никому лезть к вам в душу…

— Да, да, — кивала женщина, благоговейно глядя на Римму. — Конечно, спасибо.

— Если вы вдруг почувствуете себя плохо, сразу приходите ко мне. И осмотрительнее принимайте подарки. Помните — как бы вы не любили людей, подпускать их слишком близко нельзя.

— Да… — женщина бледно улыбнулась.

— Я вижу, вам получше.

— Да, Римма Борисовна, я вам так благодарна…

— Ну, не стоит, милая, не стоит… Я только проводник высших светлых сил, они помогают, не я… Всё будет хорошо, милая, сходите в церковь, поставьте свечку…

Они вышли в коридор, оттуда ещё некоторое время было слышно, как они прощаются, потом дверь хлопнула. Антона вдруг ударила мысль, что вся эта мерзость может расползтись из таза, пока нет Риммы — его аж в жар бросило от яркого видения твари у него на брючине. Он, скривившись, взглянул на пол.

В тазу лежали белые пушистые шарики, которыми набивают дорогие мягкие игрушки. Шарики были перепачканы слюной и какой-то мутной жидкостью. Больше ничего в тазу не было.

Римма вошла в комнату, ослепительно улыбаясь. Жорочка тоже блаженно улыбался в кресле.

— Римма Борисовна, а где… — промямлил Антон.

Римма снисходительно усмехнулась.

— Это же… как тебе сказать? Это нематериальные сущности, милый… Жорочка, открой форточку, солнышко. Так вот, это, по сути, просто энергия, только в виде иллюзорных тел… Ну это надо чувствовать, это сложно объяснить. Я совершенно уверена, что внутри твоей приятельницы Ларисы обитают твари и похуже… с помощью вашего общего мёртвого товарища. Сам посуди, надо ли ей с ним общаться?