Ворон - Михаил Ахманов

– К Масленице не поспею и к Прощеному воскресенью[83]тоже, – деловито сказал Паршин, пряча пакет за пазуху. – А вот к середине Великого Поста доберусь! Голову потеряю, а пакет твой доставлю! Токмо… – он замялся, – не разумею я языков фрязинского[84]и германского. Как без них в Европах странствовать?

– Это верно, – согласился Серов и вытащил из сундука еще один мешочек с золотом. – Ты, Михайла, товарищей себе подбери, двух или трех молодцов из команды – таких, чтобы тебя понимали. Есть у меня казак, Страхом Божьим кличут, вот с ним и потолкуй. Я ему тоже награду дам.

– Потолкую, Андрей Юрьич. – Паршин потянулся к оружию, осмотрел пистолеты, примерился к шпаге и сказал уважительно: – Гишпанская работа! Добрый клинок!

Они помолчали. Потом Серов бросил на своего посланца испытующий взгляд и молвил:

– Что ж ты не спрашиваешь, Михайла, о чем письмо?

– Батюшка меня наставлял: не лезь со свиным рылом в калашный ряд. Если дело у тебя к царю, там мне о том любопытствовать не должно.

– Но знать надо. Вдруг письмо не довезешь, так скажешь на словах. Скажешь так: маркиз Андрей де Серра, Юрьев сын, капитан из Вест-Индии, просится на государеву службу и готов бить супостата на земле и на море, а если придется, положить живот за новое свое отечество. Приведет тот капитан в Неву боевой корабль, и не галеру, а фрегат с пушками и командой, и будет с ним сотни полторы, а может, три, охотников, умелых мореходов и солдат. Ежели то по душе государю, пусть шлет патент с верными людьми, и шлет его, скажем, в Геную, а капитан Серра там будет в начале лета. Все понял, Михайла? Все запомнил?

Паршин во время этой речи сидел точно оцепенелый. Потом хватил рому и пробормотал:

– Вон оно как, Андрей Юрьич… Выходит, даст Бог, станем товарищи по оружию?

– Если государь захочет.

– Чего ж ему не захотеть? Ныне у него свара со шведом, и всяк канонир и матрос ему в помощь, а ты – капитан, да еще лихой, удачливый и почти не пьющий! Он тебя адмиралом поставит, Богом клянусь! Ему удачливые да тверезые во как нужны! – Паршин чиркнул по горлу ребром ладони, потом его глаза вспыхнули – видно, пришла в голову какая-то мысль. – А знаешь что, Андрей Юрьич? – пробормотал он, склонившись над столом к Серову. – Знаешь что? Покладем на эту Геную с Миланами да Венами! Что тебе ждать да деньгу на меня тратить? Поднимем щас паруса и поплывем в Расею-матушку северными водами! Против шведа баталию учиним! Где встретим, там ограбим и пожжем! Пустим их галеры щепками по синю морю! Ох и погуляем, Андрей Юрьич!

– Рад бы, да не могу, – сказал Серов, и глаза Паршина погасли. – Ты ведь, наверное, слышал, что нехристи жену мою пленили и два десятка сотоварищей. На Джербе они, на острове тунисском, и я пойду их выручать с мальтийцами. Но не сейчас, а через месяц – надо план составить, войско подготовить, погоды дождаться. Путь туда не далек, но и не близок – двести тридцать миль, а галеры пойдут сильно груженые… Вот и посуди, Михайла – могу ли я бросить жену и людей своих?.. могу ли на север идти и драться со шведами?..

– Не можешь, – согласился Паршин, – никак не можешь. Любушка-жена для мужика – первая забота. Конечно, после Бога, царя и отечества. – Он бросил на камзол кошельки, пистолеты, шляпу и прочую одежду, свернул в тугой узел, сунул под мышку клинок и спросил: – Ну а к лету справишься со своей бедой? Я сам в Геную попрошусь и буду ждать тебя с патентом.

– Справлюсь, Михайла. Может, уже весной и справлюсь.

– Храни тебя и твоих семейных Царь Небесный, – сказал Паршин, допил ром и вышел вон.

Серов подождал с четверть часа и тоже отправился на палубу. Смеркалось, и стены Ла-Валетты сияли чистым золотом в свете угасающего дня. Из кабаков и харчевен, тянувшихся вдоль гавани длинным рядом, слышались песни и пьяные выкрики, над трубами плыли дымы, грозили небу купола соборов и крепостные башни, а на другой стороне залива, в форте Сент-Анжело, маршировали под стеной солдаты – видно, сменялся караул. Волнение моря усилилось, «Ворон» покачивался на крутой волне, и вместе с ним плясали вверх-вниз «Дятел», «Дрозд», «Стриж» и большие орденские галеры.

Кликнув подвахтенного, Серов велел звать гребную команду и везти его на «Стрижа». Примчался Мортимер с тремя корсарами из новых; они спустились в шлюпку, прыгавшую у борта фрегата, налегли на весла – плыть было недалеко, половину кабельтова. Мортимер был на редкость хмур и молчалив – похоже, спустил уже деньги и чувствовал, что завтра, сменившись с вахты, расстанется с сапогами.

Серов поднялся на шканцы «Стрижа», выслушал рапорт вахтенного и приказал ему взять фонарь и идти на бак, где под палубным настилом, рядом с гальюном, в тесной каморке держали Эль-Хаджи. Они спустились вниз. Вахтенный сдвинул засовы, распахнул дверь, посветил – пленник, прикованный за щиколотку, встрепенулся, узнал Серова, ощерился волком.

– Аллах в помощь, реис. Выглядишь ты неплохо – лучше, чем бывшие твои невольники, – сказал Серов и услышал в ответ пару неразборчивых проклятий. Турецкий он уже немного понимал. Кажется, ему обещали жуткие муки в когтях Иблиса.

– Заткнуть ему пасть, капитан? – Подняв фонарь левой рукой, вахтенный потянулся за ножом.

– Нет. Пусть сидит и скалится. У нас с ним джентльменский договор, и он еще не выполнен. – Серов проверил цепь на ноге турка и остался доволен – цепь была крепкой. – Слушай, реис: скоро я пойду на Джербу и превращу вашу крепость в кучу щебня пополам с дерьмом. Если ты не солгал и я найду там Карамана, получишь лодку и отплывешь к тунисским берегам в целости и сохранности. А если солгал…

– Что тогда? – прошипел пленник. – Что ты сделаешь со мной, гяур, сын шайтана? Что, если я солгал?

Серов скрипнул зубами:

– Если ты мне ботву гнал, я тебя, мон шер, отдам на растерзание невольникам. Отдам, как обещал, ты уж не обессудь. Ждать смерти будешь долго.

Он повернулся и зашагал к трапу.