Корниловец - Валерий Большаков

Вышли к Усть-Лабинской. Станица раскинулась живописно — белыми хатами были застроены крутые холмы, спадавшие к Лабе и Кубани, а вокруг раскинулись виноградники да сады. На горизонте синела пильчатая линия Кавказских гор.

Оправляясь в голых кустах, Кирилл не застал приезда генерала Маркова. Сергей Леонидович с удивлением рассматривал окраину станицы, где в поле лежало много трупов.

— Когда вы успели набить столько? — весело поинтересовался он.

— Это не мы, — признался Тимановский, — это корниловцы постарались.

— Да? Ну тогда берите пример!

За Лабою, за станицей Некрасовской пошли черкесские аулы — Нашухай, Гатлукай, Шенджий. Везде одно и то же — бедные сакли, крытые соломой, старые почерневшие минареты, низкорослые, худые лошадки, грязные, кудлатые овцы… И сотни мёртвых — черкешенок, детей, аксакалов. Всех перебили большевики, всех повырезали. В одной сакле обнаружили умиравшего старика с обожжёнными ногами, засунутыми в печь, в другой сохла на полу куча внутренностей человеческих. Кто тут лютовал? Над кем? И во имя чего?

В Гатлукае сестрицы-доброволицы перевязали молодого черкеса, исколотого штыком. Чёрно-синие запекшиеся раны на его худом теле загноились, но были неглубоки — кололи не насмерть, а развлекаясь.

— За что они вас так? — вырвалось у Авинова, помогавшего сестре Наде.

— Бюржюй, говорят, — ломано ответил черкес.

…А на другой день горцы собрались под зелёным знаменем с белым полумесяцем и звездой, присягая на верность «Великому Бояру», — черкесы шли мстить за убитых братьев и отцов, за изнасилованных жён и дочерей, «за Корнилова, за Родину, за Аллаха». Черкесскую конницу принял Каледин,[84]радуясь даже горскому пополнению.

Под вечер, когда Кирилл шагал со всеми, неподалёку закрутился на коне Марков.

— Я не вижу полковника Борисова! — сказал он с нетерпением и недовольством.

— Устал он, — робко ответила сестра милосердия, «хохотушка с конопушками» по имени Варя, — и находится в обозе…

— Мы все устали! — отрезал генерал. — На следующий раз передайте полковнику, чтобы он поборол свою усталость и был бы в строю вместе с другими. Обоз — это раненые и больные!

Ночью добровольцы окружили станицу Новодмитриевскую, занятую большевиками, и уж здесь Авинову пришлось так худо, как не было за все военные годы. Мокрыми хлопьями валил снег, добровольцы вымокли и закоченели под злым студёным ветром.

1-й Офицерский полк уткнулся в реку, прикрытую тонким ледком. Неожиданно грянул мороз, ветер усилился, поднимая пургу, — покоробившаяся одежда сковала тело, словно приучая к деревянному гробу. Кирилл сжимал винтовку, не чувствуя пальцев.

— Не подыхать же нам здесь в такую погоду! — воскликнул генерал Марков. — Идём в станицу!

Сергей Леонидович приказал не стрелять, а учинить штыковую атаку.

— Полк, вперёд! — крикнул он и первым шагнул в ледяную воду.

— Роте атаковать! — скомандовал Тимановский, входя в реку. — С Богом!

Авинов, высоко поднимая винтовку, перешёл реку, окунаясь где по пояс, где по грудь, и вступил в рукопашный бой с «красными», не ожидавшими атаки в такую ужасную ночь.

Рядом дико ржали лошади, тянувшие пушку. Неожиданно в пристяжную угодила артиллерийская граната, отрывая голову напрочь. Коренник скрылся под водой с развороченной грудью, и ездовые попадали в согретую кровью реку…

— Сыровато… — крякнул Марков, выбираясь на берег.

Большевики отступали в одиночку и целыми толпами. В темноте мигали быстрые огни, трещали винтовки и стучали пулемёты, ухали орудия, бросая отсветы, будто молнии в грозу. Пели, налетая, снаряды. С металлическим треском лопались шрапнели.

— Ну, буржуи, — слышались возгласы, — сейчас вас оседлаем!

— Погодите, краснопузые! — отвечали добровольцы.

Весь заиндевевший — куртка коробом — подошёл Марков.

— Не замело вас? — осведомился он бодро. — Ничего, бывает и хуже!

Предложив курить, он вытащил пачку асмоловских папирос — озябшие пальцы бойцов живо разобрали все.

— Пустяки! — продолжал генерал. — Держитесь! Не впервые ведь! Все вы молодые, здоровые, сильные… А ну-ка! В атаку!

2-я рота углубилась в станицу, когда из-за глиняных заборов показались «красные», одетые не лучше и не хуже «белых».

— Вы из Екатеринодара, товарищи? — окликнули марковцев.

— С оттелеве!

— Стало — пополнение?

— Пополнение! — отвечали промокшие и обессиленные офицеры.

Тут до красноармейцев стало доходить. Один их них, в бесформенной меховой шапке, бросился на Кирилла.

Пальцы Авинова одеревенели, сразу он не смог вскинуть винтовку. Помог Марков. Верхом на лошади, генерал пристрелил «красного» из револьвера.

— Вперёд! Вперёд! Вторая рота — по станице влево! Третья — вправо!

— Девочки! — послышался из темноты высокий, звонкий голос. — Тащите сюда пулемёт!

— Вперёд!

Из тёплых недр натопленной хаты выскочили несколько «красных».

— Товарищи! — строго прикрикнул один. — Не разводите панику!

— А ты кто? — спросил худенький, с тонкими чертами лица прапорщик Зиновьев, прозванный Зиночкой.

— Я председатель военно-революционного комитета, — по-прежнему строго и с достоинством отрекомендовался «красный», так и не поняв, перед кем держал ответ, — Зиновьев пристрелил его.

— Что вы наделали с нашим председателем? — ужаснулся его напарник.

— А ты кто? — повторил свой вопрос Зиночка.

— Я секретарь!

И труп секретаря ревкома упал на труп председателя.

В темноте, в вихорьках сухого, колючего снега несложно было потеряться, вот и Кирилл незаметно сместился, попадая в 3-ю роту и оказываясь близко к полковнику Кутепову — как раз в тот момент, когда навстречу выбежало несколько бойцов.

— В чём дело? — холодно спросил Кутепов.

— В доме полно «красных»!

— Да неужели? — буркнул полковник. Командир роты немедленно вошёл в хату. Авинов и прочие затопали следом. За дверями, в жарко натопленной комнате сидели за столом человек пятнадцать красноармейцев и пили чай из самовара. Морды у всех были под стать политическому окрасу — багровые, потные.

Кутепов, заслонив стоявшие в углу винтовки, громко спросил: