Лабиринт кривых отражений - Светлана Алексеевна Кузнецова

Извозчики, дежурившие у ворот, ломили цены. Пришлось воспользоваться общественной каретой. В его мире такие тоже имелись, но Кай по понятным причинам их избегал. Да его, пожалуй, обматерил бы любой возничий, вздумай Кай распугивать попутчиков. А тут он и сам был бы рад разогнать хотя бы половину, набившегося в «карету» народу, да только не вышло.

Получилось другое: рассмотреть огромный город чуть пристальнее и особенно — высокие дома, настоящие небоскребы. Жить под самой крышей, по мнению Кая, могли лишь люди, считавшие себя потомками летучих мышей или птиц.

Женька рассмеялась такому изречению. Полная дама в летах, пропахшая рыбой и уксусом, лишь поморщилась. Не нравилось ей ехать плавно и на большой скорости в забитой «карете». А Каю неожиданно понравилось. Для него это был новый опыт. Почему-то, когда водитель притормаживал или разгонялся, пассажиры начинали роптать. А стоило ему резко повернуть, часть едва не попадала с мест. Кай такому неумению управлять собственными телами подивился, но уточнять или спрашивать не стал. Кто ж их знает? Возможно, в «общественных каретах», называемых здесь марш-рут-ками, предпочитают перемещаться увечные?

Они вышли возле огромного длинного здания и пересели в «менее оборзевшее» такси, «едущее по счетчику, а не как водятел восхочет». У Женьки почти сразу зазвонил телефон, и она углубилась в дебри своей работы, которая, пусть и удаленная, но ждала участия и приложения усилий. Кай глядел в окно: смотрел на странную кубическую архитектуру, обилие стекла, камня и металла, толпы людей и автомобилей, стараясь держать себя в руках крепко и не паниковать. Новизна постепенно приелась, и общество стольких людей начало откровенно давить на него.

Да, магия — и его собственная, и новая — находилась при нем. Однако Кай не видел ей применения. Он и себе не нашел бы здесь места. Только ругань Женьки и веселила. Что-то у нее не ладилось с ее «наставником», а вернее неким главредом.

— ПалПалыч, но я ведь журналист, а не писатель. Я не могу высосать из пальца «что-то красивое про наш городишко», — возмущалась она. — На любом писательском сайте и во фрилансах этих пейсателей пачки и штабеля, выбирайте любого. Что? Однотипное? А я по-вашему, выдавлю оригинальное и незаезженное? Вы обо мне…

Кай тронул ее за плечо, изобразил руками лист и перо и даже получил просимое. Самописка почему-то прекрасно вела себя даже в движущемся автомобиле, а бумага казалась на вид бессовестно дорогой. Писать на такой чушь было бы совестно, и он принялся словесно изображать то, что видел.

— А знаете, ПалПалыч… — Женька вперилась в литеры, высоко подняв брови. — Я возьмусь. Да-да, так и передайте этому таракану усатому. А по нашей с вами рубрике ничего нет? Ну… ладно.

Кай почему-то не подумал о том, что буквы мира этого и родного будут разниться. Было бы невозможным совпадением, если бы значки для передачи умственной речи совпали. Но тем удивительнее то, что именно это и произошло.

Женька, правда, отказалась воспринимать «А-яти» и для ствержения «эле» и прочих звуков здесь пользовались иными буквицами. Но в целом. Не считая настойчиво изгибающейся не в ту сторону «бу», грамота совпадала просто изумительно.

— Да что же это такое! — недоумевала Женька, когда они покинули такси и шли к подъезду. На Земле ведь куча всяких алфавитов: и используемых, и уже мертвых. А тут — раз, и вы почему-то пишете кириллицей. Несовременной, дореволюционной какой-то, но понять-то можно!

— Не знаю, — признался Кай. — Для меня это тоже загадка.

— И названия металлов схоже, и ругаемся мы похоже, и ложка — это ложка, стол — это стол! И часы с минутами! А в минутах у вас сколько секунд?

— Шестьдесят и какие-то сотые, потому ими обычно пренебрегают.

— Ага…

— Зато месяцев тринадцать, количество дней одинаково.

— А у нас просто… — она махнула рукой, — религиозные праздники, в общем, наложились. Уже и в религию эту верят немногие, а традиции блюдут. — Но чтобы совпадало настолько…

— Не знаю почему, — Кай отвечал на ее недоумение однотипно, но Женьке до этого дела не было. У нее, как говорилось в этом мире, «накипело», а после и «бомбануло». Теперь словесный пар вырывался наружу и уносился в голубые небеса.

— Да послушай же, Кай! — она остановилась посреди дороги, ухватила его за плечи и развернула к себе. — Такого не бывает! Если бы я сама не видела… того монстра и то, что ты вытворил, то решила, будто из психушки сбежал. Или мне вермишель на уши наматываешь.

— Я действительно сбежал, — признался Кай. — От шайки наемных убийц. По пути использовал «последний довод», поднял скрытое захоронение, надеюсь, отправил в дом умалишенных много виновных, и не задел случайных людей. А после оказался в туманном лабиринте и здесь. Не знаю, почему, — у нее оказались изумительно красивые глаза. Насыщенного карего оттенка, переходящего у зрачков в желтоватый цвет местного чая, а по краям — в болотную зелень. В Женьке могла дремать сила, и чем дольше Кай всматривался, тем сильнее не желал отводить взгляд. — У меня только предположения, не больше.

— Так говори!

— Параллельных, перпендикулярных, перетекающих один в другой миров слишком много. Однако то заклинание, которое угодило в меня, как и в тех, кто стремится привести твой мир к катастрофе, не позволило бы прийти нам в пустоту, огненный или ледяной миры, не кинуло бы к людоедам или совсем уж в непонятную бытность. Мы очутились там, где люди пошли по очень схожему пути развития; в мир, полный теми же ресурсами, похожими обычаями. Нас зашвырнуло туда, где мы сумели бы выжить. А потом… ну кто ж знает, может, мы не первые. Отчего бы не принять как рабочую версию взаимное внедрение?

— Фантастика… Ненаучная, — буркнула Женька и, взяв его под локоть, продолжила путь. И получилось у нее неожиданно естественно, совсем не жеманно, не напоказ. Потому обычно очень ревностно относящийся к личному пространству и независимости Кай, возражать и не подумал.

Они продолжили делиться впечатлениями, строить предположения. Потому неудивительно, что не видели ничего и никого вокруг.