Освобожденная возлюбленная - Дж. Р. Уорд

В клинике учебного центра Пэйн выполняла свои упражнения,как она их называла.

Лежа в больничной койке с подушками под боком, она скресщиваларуки на груди и напрягала живот, медленно поднимая торс. Принявперпендикулярное по отношению к матрасу положение, она вытягивала руки, так иудерживая их, опускалась вниз. Даже после одного подхода ее сердце колотилось,дыхание становилось отрывистым, но она позволяла себе лишь небольшую передышкуи повторяла упражнение. И еще раз. И снова.

С каждым разом требовалось все больше усилий, вскоре на лбувыступил пот, а мышцы живота пронзила боль. Джейн показала ей, как выполнятьих, и она считала это прогрессом, хотя по сравнению с прежними ее физическимивозможностями, это казалось лишь искрой на фоне костра.

Да, Джейн пыталась помочь ей сделать  гораздо большее… дажевкатила кресло, чтобы сидеть в нем и передвигаться, но Пэйн не могла выноситьвида этой вещи, мысли о том, чтобы провести жизнь, катаясь от одного места кдругому.

На прошлой неделе она отказалась от всех приспособлений внадежде на единственное чудо… которое так и не свершилось.

Казалось, века прошли с тех пор, как она сражалась с Рофом…с того времени, как чувствовала координацию и силу своих конечностей. Она такмного принимала за должное, и теперь скучала по той, кем была когда-то, соскорбью, которую, как Пэйндумала, испытывают лишь к мертвым.

Опять же, она считала себя таковой. Ее тело просто было недостаточно смышленым, чтобы перестать функционировать.

Выругавшись на Древнем Языке, Пэйн упала на спину и осталасьлежать.  Позже, собравшись с силами, она нашла кожаный жгут, которым затянулаверхнюю часть бедер. Он был таким тугим, что перекрывал кровообращение, оназнала это, но не почувствовала ни сжатия, ни сладкого облегчения, когдарасстегнула застежку, и кожа жгута с хлопком повисла.

Так было с тех пор, как она вернулась сюда.

Никаких изменений.

Закрыв глаза, она вновь вступила во внутреннюю войну, гдестрахи вознесли мечи над ее разумом, а результаты были еще трагичней. Послесеми смен ночей и дней, ее армия рациональности страдала от  жалкого отсутствияамуниции и глубокой усталости в рядах ее повстанцев. Таким образом, течениеменяло направление. Сначала она держалась на оптимизме, но тот исчез, за нимпоследовал период твердого терпения, который тоже длился не долго. С тех порона пребывала на этой бесплодной дороге безосновательной надежды.

Одна.

На самом деле, одиночество было худшей частью испытания.Столько людей могло свободно приходить и уходить из ее комнаты, но она быласовершенно оторвана от них, даже когда те сидели и говорили с ней, или жезаботились о ее основных потребностях. Прикованная к этой кровати, Пэйннаходилась в другой плоскости реальности, нежели они, отрезанная широкой невидимойпустыней, которую она могла лишь ясно видеть, но не в силах пересечь.

И это странно. Все утраченное становилось более болезненным,когда она думала о своем человеческом целителе, что происходило так часто, чтомыслям этим был потерян счет.

Как же она скучала по этому мужчине. Много часов онапровела, вспоминая его голос, лицо и тот последний миг между ними… ивоспоминания эти стали одеялом, под которым можно согреться в течение долгих,холодных наплывов беспокойства и волнения.

Но, к сожалению, во многом походя на ее рациональнуюсторону, одеяло изнашивалось от частого использования, и восстановить его ужене представлялось возможным.

Целитель не принадлежал к ее миру и никогда не вернется…теперь, когда она проснулась, не оставалось ничего, кроме краткого живого сна,рассыпавшегося на волокна и обрывки.

– Умолкни, – сказала она вслух самой себе.

С силой, сконцентрировавшейся в верхней части тела,  которуюона пыталась поддерживать, Пэйн повернулась за двумя подушками, борясь смертвым весом нижней части, напрягшись, чтобы…

Равновесие вмиг было потеряно, и она покачнулась, даже лежана животе, смахнув рукой стакан воды со стоящего рядом столика.

Который, увы, весьма чувствителен к ударам.

Раздался звон стекла, и Пэйн закрыла рот, потому что толькотак могла сдержать зарождающийся в легких крик. Иначе же он бы сорвал печать сее губ, и она уже никогда бы не замолкла.

Решив, что достаточно возобладала над собой, она взглянулачерез край кровати на беспорядок на полу. Обычно все было бы просто – что-торазлилось, и кто-то все убирал.

Раньше она бы наклонилась пониже, вытерла лужицу, и делосделано.

Теперь? У нее два варианта. Лежать здесь и звать на помощь,как инвалид. Или хорошенько подумать и сделать попытку быть независимой.

Она не сразу просчитала силу рук и расстояние до пола. Ксчастью, капельницы не были прикреплены, но катетер все еще оставался на ней…поэтому, вероятно, попытка проявить самостоятельность была плохой идеей.

И все же ей претило унижение от бездейственного лежания. Онабольше не солдат, а лишь ребенок, не способный позаботиться о себе.

Это невыносимо.

Вытянув из коробки прямоугольные салфетки «Клинекс», каклюди их называют, она опустила перила кровати, вцепилась в них и перевернулась.Из-за бессильной дрожи ноги разъехались в разные стороны, как у щенка, вседвижение было лишено какой-либо грации, но, по крайней мере, она смогладобраться до гладкого пола с белой бумагой в руке.

Напрягшись, Пэйн пыталась удержать сомнительное равновесиена краю кровати, ведь она устала быть той, за которую все делают, с которой всенянчатся, моют и вытирают как новорожденного младенца…

Ее тело повторило судьбу стакана.

Без предупреждения ее хватка соскользнула с гладких перил, абедра – с матраса настолько, что она почувствовала, как стремглав приближаетсяк полу. Сила гравитации слишком могуча, чтобы ее преодолеть. Выбросив передсобой руки, она растянулась на мокром полу, но обе ладони ушли из-под нее, иона приняла силу удара на одну сторону лица, дыхание вырвалось из легких.