Последний сон ее смертной души - К. Берд Линкольн

— Нет, не можешь, — я сжала его лодыжку над носком, впилась пальцами, отыскав голую кожу. И послала его в ад.

Точнее — в сон Громовой птицы, родившейся в вулкане горы Худ, Ви’эст, как его звал народ Малтнома. Лицо Джеймса исказила боль, пистолет выпал из обмякших рук. Он рухнул на землю рядом с Кеном.

Кен поднял мокрые ресницы, стало видно блеск сознания. Он прижал руку к груди, обмотал пропитанное кровью предплечье полоской ткани и рухнул на стол возле Джеймса.

Взревел медведь. Черный медведь, Джордж, прошел по обломкам стола, разбрасывая мужчин в камуфляже справа и слева взмахами лап. Я отпустила лодыжку Джеймса, поднялась на четвереньки. Глаза Джеймса были закрыты, он мотал головой. Даже без прямого прикосновения он затерялся в вулкане Буревестника. Джордж навис над тем, что осталось от Великого дракона.

— Нет, — я вытянула руку. — Я с ним справлюсь, — и громкий крик, усиленный снами Буревестника, сотряс ночь своей резкостью. — Я схватила Джеймса! Он мой. Вы прекратите, или я съем его душу.

Сражение утихло. Мужчины в камуфляже смотрели в ужасе на меня, нависшую над Джеймсом. Остальными оказались Колыма в человеческом облике, Маригольд и несколько Иных, которых я видела на Бротон Блафф. Они с опаской смотрели на меня, словно я угрожала и им.

— Я — Пожиратель снов, и я изгнала вашего Великого дракона в кошмар. Бросайте оружие, или я поступлю так и с вами.

Стук брошенных ружей присоединился к ритму дождя. Джордж снова взревел, но с триумфом. А потом мои предательские мышцы не выдержали, и я упала лицом на мокрый живот Кена, потерявшего сознание.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

— Почему так долго? — сказала я, когда мне хватило сил не только дышать и безмолвно смотреть, как Кваскви забрался на стол и приказал доставить раненых, включая Кена, в медцентр, чем занялись быстрый Пон-сума и Чет.

Кто-то накрыл меня одеялом, которое промокло от дождя, но затмевало запах крови и горелого дерева запахом мокрой овцы — но все, даже остальные Иные, не спешили подходить ближе. Кваскви сбил троих оставшихся мужчин в камуфляже, хотел, чтобы я отправила и их в сон-ад, как Джеймса, но я отказалась.

— Мы обвиним их, — сказала я. — Похищение, разрушение имущества, браконьерство, — мы посмотрели на останки бедных орлов на мокром темном столе.

Кваскви вздохнул.

— Боюсь, этого не хватит.

— Прошу, прошу, прошу, прошу, — скулил парень в кепке про величие Америки. Одна рука свисала с его плеча под неудобным углом, и чьи-то когти оставили красные следы на его щеках. Один его глаз опух и закрылся, потемнел от синяка.

— Эй, ты, — я щелкнула пальцами под носом выжившего похитителя. Я убедилась, что остальные смотрели. — Ты никогда не упомянешь Буревестника или меня. Ты не будешь искать Иных. Если увидишь кого-то из нас на публике, пойдешь в другую сторону. Иначе, — я попыталась изобразить кровожадную улыбку Кваскви, — если я увижу тебя снова, его сойки узнают, где ты спишь. Я приду ночью и проникну в твои сны, — я махнула на Джеймса, лежащего рядом на столе, над ним оставался неподвижный и грозный Джордж. Мышцы на челюсти Джеймса трепетали, он сжимал и разжимал ладони в агонии. Несмотря на холод, его тело вспотело.

Он пылал. И я была рада. Я показала эту радость другим мужчинам.

— Хм, становится лучше, — Кваскви ударил парня с кепкой по бубенцам. Тот сжался от боли. — Дальше мы сами, — Джордж улыбнулся, и вид был жутким. Один мужчина в камуфляже молился, закрыв глаза от монстров перед ним. Запах мочи донесся до моего носа. Они заслужили всю боль, которую им причинит Кваскви. Но они хотя бы жили. Дзунукву и Генри они не пощадили.

После этого Кваскви усадил меня на заднее сидение «Karmann Ghia» с Маригольд. Он оставил Джорджа и Колыму у хижины «убирать бардак». Но перед тем, как мы ушли, он отошел на чистый участок двора и поднял руки к небу. Кваскви низко запел, а потом песня стала кличем.

Громовая птица появилась, описала круг над его головой, хлопая могучими крыльями, и ветер трепал не плотно связанные волосы Кваскви. Кваскви склонил голову и опустился на колени на мокрую землю, долго так стоял. Буревестник издал пронзительный вопль, который сотряс меня. Звук вырезал во мне яму, и мой живот наполнили печаль и бесполезная желчь.

Дверца машины хлопнула, и я задрожала, не управляя телом. Кваскви и Маригольд переглянулись с горем и гневом. Маригольд повернулась ко мне с осторожной маской спокойствия.

— Ты будешь жить?

— Да, — я отвела взгляд, не хотела делиться своим горем, но верила, что переживу это и то, что случилось с Кеном. Мы выживем.

Кваскви неспешно ехал по извилистой тропе от домика смерти Джеймса к шоссе. Он повернул на ровную дорогу и ответил на мой вопрос, заданный час назад:

— Мы тебя потеряли, — сказал он, поймав мой взгляд через зеркало заднего вида. — Они застали нас врасплох. Это непростительно, — Маригольд рядом со мной затаила дыхание, смотрела на меня так, словно я имела право отправить Кваскви в тот же ад, что и Джеймса.

— Да, я прощаю. Но мы теперь квиты, ладно? Никаких долгов.

Кваскви мрачно кивнул, а потом прогнал серьезный вид.

— Я не переживаю. Мы тебя зацепили. Тебе нужно пережить застолье с лютефиском Колымы, и ты одна из нас навеки.

— Только если нацистов будет меньше.

Маригольд моргнула.

Кваскви улыбнулся в зеркало заднего вида.

— Хочешь домой? Теперь безопасно.

— Больница, — сказала я. — Кен.

— Я так и думал.

Я молчала после этого, хотя Кваскви и Маригольд обсуждали их нападение на дом смерти, он говорил шутливо и беспечно, а она давала военную оценку. Видимо, так они справлялись с произошедшим ужасом. Кен и Джордж были у кафе под прикрытием иллюзии Кена, но они стояли напротив. Джорджу пришлось почти сесть на Кена, чтобы тот не бросился в одиночку, когда