Марица. Исток - Александра Европейцева

Я уже почти пожалела, что поехала.

Сильное, теплое прикосновение его пальцев к моей руке прервало поток панических мыслей. Я вздрогнула и встретилась с его взглядом. В его глазах не было ни раздражения, ни напряжения — лишь спокойная, глубокая уверенность.

— Перестань нервничать, — сказал он тихо, чтобы не разбудить детей, дремавших на моих коленях. Его большой палец провел по моим костяшкам, снимая невидимое напряжение. — Все будет хорошо.

— Они… они очень прямолинейные, — предупредила я, чувствуя, как тепло от его прикосновения растекается по руке. — И очень любопытные. Они могут задавать вопросы… самые неожиданные.

Уголки его губ дрогнули в едва заметной усмешке.

— После допросов в кабинете у твоего отца и светской болтовни с дамами, у которых ядовитее языка только платья, деревенская прямота покажется мне отпуском, — он пожал мне руку и отпустил, его взгляд снова устремился на дорогу. — Я справлюсь, Марица. Я здесь не как генерал. Я здесь как твой жених. И я буду вести себя соответственно.

Его слова подействовали на меня успокаивающе. Он был прав. Ладно. Будь что будет.

Повозка, наконец, миновала последний поворот, и впереди, в лучах полуденного солнца, показалась деревня. Первой, как всегда, была старая мельница с неподвижными крыльями. За ней — крыши домов, дымок из труб, знакомые до боли силуэты.

И первая фигура на дороге — высокая, худая, с посохом в руке. Старый пастух Гордон. Он прикрыл ладонью глаза от солнца, вглядываясь в подъезжающую повозку.

Я глубоко вздохнула, расправила плечи и улыбнулась. Действовать будем по обстановке.

* * *

Тревоги мои, к счастью, оказались напрасными. Демитр, к моему величайшему удивлению, влился в деревенскую жизнь с такой естественностью, будто родился и вырос не в столичном особняке, а в соседнем доме.

Старик Гордон, прищурившись, осмотрел его с ног до головы, хмыкнул и, вместо допроса, спросил, не хочет ли генерал взглянуть на его жеребца — того самого, что я когда-то лечила от мокрецов. И Демитр с искренним интересом отправился к загону, внимательно выслушивая пространные рассуждения пастуха о кровных линиях и норове животного.

Апофеозом же стало одобрение Маса. Староста, мужчина видавший виды, с руками размером с лопату, после вечера, проведенного за кружкой темного деревенского эля и разговорами о пограничных стычках (о которых Мас, к моему удивлению, был прекрасно осведомлен благодаря странствующим торговцам), тяжело хлопнул Демитра по плечу, едва не вогнав того в землю, и громогласно объявил на всю улицу:

— Хорош мужик! Коренастый. В руках уверенный. Надежный! — Он подмигнул мне, его глаза блеснули озорными искорками. — И в постели, поди, будет огонь! Не прогадала, Марька!

Демитр лишь фыркнул, с достоинством приняв и похвалу, и намек, а я почувствовала, как горит все лицо, и поспешила сменить тему.

Дети были в полном восторге. Илария и Аэлиан носились по деревне с ватагой местных ребятишек, их восторженные крики оглашали окрестности. Точнее, носилась Илария, а Аэлиан все еще неуклюже пытался поспевать за сестрой. Они пачкались в земле, ловили кузнечиков, с упоением слушали страшные истории у вечернего костра и нахваливали простую деревенскую еду, которую их столичная кухарка ни за что бы не подала к столу.

Мой старый каменный дом встретил нас уютной прохладой. Он был безупречно ухожен — всюду чистота, на столе свежий хлеб и кувшин молока, а в печи уже были затоплены лучины, присланные соседкой. За всем этим чувствовалась неустанная, ненавязчивая забота всей деревни в течение всех этих лет. Я прослезилась, а Дафне в ответ сказала, что это меньшее, чем могла отплатить мне деревня — за спасение во время войны, за присылаемых из столицы специалистов в год, когда урожай в их местности был совсем плох. И за припасы, присланные лично короной, чтобы деревня не погибла с голоду.

На следующий день мы с Демитром взяли лопаты и отправились в лес. Там, под старой липой, в надежном кованом сундуке, хранилось то, что я спасала от феорильцев. В том числе и ордена отца, мамины драгоценности и их переписка. Мы аккуратно откопали сундук и перенесли его в кибитку, поставив его рядом с дорожными мешками.

А потом мы оба, не сговариваясь, включились в подготовку к свадьбе.

Он, к моему удивлению и тайной радости, не гнушался самой черной работы — рубил дрова для общего стола, таскал тяжелые скамьи, помогал растягивать праздничные гирлянды из полевых цветов между домами. Его мундир сменила простая холщовая рубаха, а на лице вместо привычной собранности появилось новое, спокойное и умиротворенное выражение. Он ловил мои взгляды и отвечал на них легкой, почти незаметной улыбкой, и от этого на душе становилось тепло и светло.

Я же помогала женщинам на кухне — месила тесто для пирогов, чистила овощи, натирала сыр. Воздух гудел от смеха, сплетен и предпраздничного оживления. Пахло свежим хлебом, жареным мясом и душистыми травами. Илария с важным видом разносила готовые блюда, а Аэлиан, подражая сестре, таскал на кухню дрова, вызывая всеобщее умиление.

К вечеру все было готово. Деревня преобразилась, превратившись в одну большую праздничную площадку. Столы, сдвинутые в длинную линию, ломились от яств. В центре площади сложили костер, готовый к зажжению с наступлением темноты.

На следующее утро, под чистым и ясным небом, состоялся обряд. Дафне, в простом желтом подвенечном платье, сшитом ее матерью, и Себар, смущенный и сияющий, обменялись клятвами под старым дубом на краю деревни. Глаза Дафне блестели от счастья, когда старейшина объявил их мужем и женой, площадь взорвалась криками одобрения и аплодисментами.

Пир удался на славу. Музыканты заиграли залихватские мелодии, и площадь заполнилась танцующими парами. Вино лилось рекой, шутки и смех становились все громче и искреннее. Улучив момент, я отвела новобрачную подальше от толпы и протянула ей ключ от своего дома.

— Держи. Еще один мой подарок вам на свадьбу.

Она резко подняла на меня глаза, полные непонимания.

— Что? Нет, Марица, мы не можем… Ты же…

— Я не была здесь ни разу за последние пять лет, — перебила я её твёрдо. — Я знаю, что Себар собирался уйти на шахты, чтобы заработать на свой дом, в то время, как мой стоит пустым. Я думаю, это не честно. В доме должны жить люди. Молодые, любящие, с надеждой смотрящие вперёд. Как вы. Он твой. Ваш. От меня. И от Адорда с Лисарией тоже. Они бы очень