Камни Юсуфа - Виктория Дьякова

— А Стеша? Утешает тебя? — спросила княгиня, отводя взгляд.

— Ты никак меня к дворовой ревнуешь? — рассмеялся Никита. — Но это же смешно, ты с тетки-то Емельяны сумасбродной пример не бери…

Княгиня снова повернула к нему лицо, и он замолчал, очарованный. Он вдруг увидел, что глаза у Вассианы не синие, как он привык и любил их такими. Зародившись где-то в темно-синей глубине ее глаз, яркий зеленоватый огонь поднимался и разрастался, вспыхивая золотыми искрами, и цвет их теперь напоминал зеленоватые воды моря, мерцающие в бликах солнечного предгрозья. Казалось, спала пелена с ее души, глаза ее просветлели, засияли, как расплавленное золото.

— На самом деле, это даже более смешно, чем ты можешь себе вообразить, — сказала она мягко, не отводя взгляда. — Но обещай мне, я прошу, что больше не позовешь Стешку…

— Обещаю, — быстро согласился Никита. — Только и ты мне скажи о Гарсиа…

— А ты меня ревнуешь к капитану? Он — всего лишь слуга, — ответила, улыбнувшись Вассиана. — Он не чувствует и половины того, что чувствуешв ты…

— Как это так? — удивился Никита.

— Да так. Им владеет одна-единственная страсть, но лично ко мне она имеет лишь косвенное отношение, женщина тут не соперница…

— Мне кажется сейчас, что ты другая, — сказал Никита, рассматривая ее лицо и ласково прикасаясь к расшитым золотом рукавам ее одежды, — что я не знал тебя такой…

— Другой я тебе не нравлюсь? — спросила его Вассиана

— Ты мне любой понравишься, — с подкупающей честностью ответил он. — Если бы я увидал тебя такой лет шесть назад в Риме, я бы сразу голову потерял…

— Сколько тебе лет, Никита?

— Двадцать семь. Мало?

Белая соколиха, встрепенувшись, подняла головку на руках у Вассианы и пошевелила разбитым крылом. Княгиня осторожно разжала руки — взмахнув крыльями, соколиха взлетела, и описав круг над их головами, села Никите на плечо.

— Волшебница, волшебница! Как ты сделала это? — В порыве восторга забыв о приличиях, Никита легко подхватил Вассиану на руки и покружил ее.

В волнении она вдруг сказала по-итальянски, трогая его жесткие темные волосы тонкими бледными пальцами, унизанными алмазными перстнями:

— Perche e cosi, сага mia. Ti amo pero…

Он остановился. Никогда прежде она не говорила по-итальянски. И в Риме и в Московии, сколько он знал ее, он слышал от нее помимо русского только французский и греческий.

— Нет, ты все-таки другая, — он осторожно опустил ее на землю. — Ты была когда-то другой, — догадался он. — Неужто смерть отца так изменила тебя?

— Да, смерть, только… — она запнулась.

— Мне все равно, — горячо продолжал он. — Ты ведь сказала, что любишь меня. Я тоже…

— Молчи, — опомнившись, Вассиана закрыла ему ладонью рот. — Только ничего не говори, молю. Не говори об этом. Скажи мне лучше, — она поспешила перевести разговор на другую тему, — много ли в Москве злачных мест?

— Злачных мест? — переспросил Никита слегка удивленно. — А тебе зачем?

— Ты мне ответь, а я тебе скажу, свет мой, зачем это нужно. Обязательно скажу, ведь неспроста спрашиваю. Курят ли персидскую траву в Москве, гонят ли где вино не по закону? — продолжала допытываться Вассиана.

— Есть такие места, конечно, — пожал плечами Никита. — То, что у вас персидской называют, у нас «толченым яблочным листом» кличут. Или китайским порошком. Иноземцы у себя в гостиных дворах держат, сами дым ядовитый нюхают. Только люди благочестивые туда не ходят. Лукинична сказывает, что семена мака бес посеял на могиле блудницы. Впитавши от разлагающегося тела ее, семена адские произвели траву с кровавыми цветами, а бес научил ее употреблению людей, которые сами того не зная, в державу дьяволу отдаются. Что касается винокурения, то многие люди для себя его варят. Ну, а коли у кого своего вина нет, в кабак царский сходить можно. То места такие, что иные ярыги пропивают даже кафтаны и белье нательное — голыми выходят. Правда, государь наш Иоанн Васильевич вина на дух не переносит, пьянства чрезмерного терпеть не может. Во всей Москве вино употреблять запретил накрепко, а кому невмочь — на холмы пригородные, в кабаки бежать должен. Место сие так и называется: Наливки, наливают всем страждущим. Но и там у кабаков царь стражу повелел поставить, чтобы женщин и отроков в заведения бесовские не пускали. Только никак не возьму я в толк, Вассиана, зачем тебе знать такое?

— А скажи мне Никита Романович, — спросила его Вассиана, — что ты о брате своем, князе Андрее Андомском думаешь? Как избавляться от домогательств его на наследство опозоренное собираешься?

— На то воля государева, — уверенно ответил Никита. — Государь молвил слово, кто победит в соколиной ставке, тому и победу присудит. Я верю, что не обидит государь ни монастырь Кирилловский, ни дом наш княжеский…

— А если государь мнение переменит? Тогда что? Смиритесь? За правое дело как постоите?

Никита промолчал.

— Молчишь, вот, — продолжала Вассиана, — а я скажу тебе, готовить надобно государю решение его, а не всецело на волю его полагаться. Самим плошать нельзя. Андрюшке ловушку подстроить следует, чтобы с головой угодил туда, да во мнении государя сам себя замарал. Вот что делать надобно. Да немедля. Не понимаешь?

— Нет пока.

— Высмеять его надобно. Да не своими, чужими руками подвести, чтоб не заподозрил никто. А когда ослабеет расположение государя к нему, тогда и нанести удар, да тоже скрытно. Вот и избавитесь навеки от угрозы со стороны его. Исчезнет — забудете, как и звали.

— Считаешь ты, что по-божески так поступать? — усомнился Никита.

— Не по-божески, — согласилась с ним княгиня. — А монастырское достояние воровать, девку честную в монастырь спровадить обманом, да у братьев родимых кров и хлеб отнимать при помощи клеветы — это по-божески? Не молитвой ли решил ты остановить его? Не выйдет. Помяни мое слово. Гордыня властвует над ним. В раздоре он давно уже и с Господом, и с ангелом своим — хранителем.

— Для чего ж тебе тогда китайский порошок понадобился?

— Не порошок. Хочу я, чтобы подыскал ты в местах тех человека для меня, которому деньги нужны, который ради них на все готов пойти. И желательно, чтоб дочка у него была. Если ж нет, подберем красавицу, да за дочку выдадим. Хорошо бы, чтоб человек тот пришлый был, не московский, чтобы не знал его никто. Только сам ты не ходи. Не гоже князю Ухтомскому по кабакам слоняться. Ты о человеке таком узнай. А там, думаю, свена нашего пошлем. Он смышлен в таких делах, в Москве не бывал, в лицо его никто не признает. Столкуется тут и подстроим Андрюшке западню.

— Не знаю… Не нравится мне задумка твоя, — опустив голову, Никита вяло сбивал носком сапога землю у скамейки. — По мне, лучше уж в честном бою — кто кого.

— Лоб расшибить с наскоку, ума много не надобно, — возразила ему Вассиана, — а вот хитростью одолеть соперника, тут еще попотеть нужно. Ты подумай, Никита, да завтра же, коли согласен, такого человека присмотри.