Урусут - Дмитрий Рыков

– Ну и вопрос! То же, что и все.

Мин-баши скрипнул зубами.

– Ты читаешь, ты говоришь по-арабски, ты говоришь по-тюркски, ты говоришь по-русски, ты болтал с каждым встречным-поперечным в Мавераннахре, ты постоянно ездишь в главное скопище слухов Орды – Сарай…

– Я за книгами езжу…

– Короче!

– Дьявол. Что слухи? Обычная восторженность земной мишурой: шатры в сто метров длиною и в два десятка метров шириною, покрытые бархатом или шелком и поддерживаемые тридцатишестиметровыми столбами, расписанными белой краской и золотом; пышные приемы, где столы ломятся от яств и напитков и в продолжение которых играют лучшие музыканты; ночные празднества с множеством разноцветных фонарей; меха, шелка, драгоценные украшения, золотая и серебряная посуда; металлические деньги и самоцветы, дождем сыплющиеся на гостей, расцвет наук и ремесел, чудо-дворцы в Самарканде, школы богословия, исчезновение преступности, рост торговли…

Но я думаю о другом – как осажденные едят своих младенцев и стариков, как толкут кости мертвецов, смешивают их с землей и пытаются печь лепешки, а те, кто сдаются, надеясь на милость победителя, все равно умервщляются. Так произошло в хорезмийском Ургенче, который он сравнял с землею и засеял ячменем. Думаю о семнадцати шейхах, приглашенных на пир, где их поочередно вызывали «по нужному делу» и убивали. Об Исфагане, где сдавшихся и выплативших дань отблагодарили тем, что из семидесяти тысяч отрубленных голов с помощью извести сложили чудовищные «башни». О взятии египетского города Халеб, где Тимур обещал не пролить ни капли мусульманской крови. Свое обещание он якобы «сдержал» – всех христиан перерезали, а всех мусульман заживо зарыли в землю. Если во время битвы кто-то пытается притвориться мертвым, следует приказ обезглавить трупы – в живых не остается никто. Еще помню о замурованных живьем в стены. Еще…

Туглай посерел лицом.

– Меня больше интересует искусство войны.

– Доведено до совершенства. Армия – формальное ополчение, как мы, но на самом деле, так как войны не прекращаются, давно превратилось в регулярное войско. Преданы своему предводителю до обожествления – иначе что может объединить такую свору волков, как кашгарцев, хищных горцев с Гиндукуша, воинственных потомков пограничных монголов и ордынцев, иранского воинства Хорасана и арабских бедуинов? Дисциплина – железная. Каждый знает свои приемы от и до. При штурме крепостей участки прорыва метятся красной краской. Постоянные хитрости. Если надо, греческий огонь делают из вытопленного жира у человеческих трупов. Стреляют из катапульт человеческими головами для устрашения. Однажды взяли город испугом – привязали к хвостам коней кусты, чтобы во время скачки поднималось больше пыли и войско выглядело огромным. Так же он разжигал вдвое больше, чем нужно, костров перед битвой с Ильяс-Ходжой. Большое значение придается пехоте, которая роет окопы против конницы, прикрываясь высокими щитами-чапарами, таким образом оттягивая на себя большие силы. Все войско делится на семь кулов, и наиболее боеспособная часть всегда находится в резерве, чтобы в решающий момент ударить туда, куда нужно. Есть баатуры-смертники. Ни один, кто отличится, не останется без награды – они это знают и дерутся отчаянно. Тимур пользуется услугами астрологов, и в войске считают, что звезды благоволят ему. Иначе чем еще объяснить его бесконечные победы? В юности он сразился пятьюдесятью всадниками против тысячи – и разбил их всех! Правда, в живых осталось лишь шестеро – но осталось! Чем, кроме как не вмешательством неба, объяснить взятие неприступных стен Герата? Туглай, вы – пастухи, не обижайся. Они – профессиональные воины.

Мин-баши оторвал руки от лица, поднялся, потянулся и сказал:

– Значит, у нас совсем нет надежды?

Олег тоже вскочил.

– Ты скажи, что именно вы решили на совете?

– Что решили? Да, что решили… Два ворона выясняют, у кого из них крылья чернее, а тысячи монголов гибнут. Ну, что решили… Нас больше. Встаем полукругом и атакуем. Где враг даст слабину, навалятся прочие.

– И это – все?!

– Да, Олег. Все.

Урусут развернулся и побежал к своему шатру.

– Сбор через полчаса! – проорал Туглай вдогонку.

Когда плотницкий сын влетел в палатку, Алтан кормила грудью Ильяску, та довольно чмокала. Едва Олег присел на корточки, она скосила на отца любопытные глазенки, но своего важного дела не прервала.

– Алтан! Алтанушка! – зашептал муж, целуя ее щеки, нос, губы, уши. – Слушай внимательно, не перебивай и не причитай. Сейчас мы соберем самое необходимое. Как только я уйду на построение, ты, улыбаясь и не показывая никакой паники, берешь Ильяску, скарб весь бросаешь, уводишь трех коней…

– И твоего запасного?!

– Я же сказал, не перебивай! Трех! Трех! – он стал торопливо снаряжаться, натягивал на войлочный зипун кольчугу, панцирь, наручи, поножи, кольчужную юбку отбросил – только движения сковывает – и все это время говорил. – Главное – поясом с золотом так обмотайся, чтобы сверху него как можно больше тряпья висело – самого простого. Не наряжайся! Сутки гонишь, вообще не оглядываясь! Вдоль Итиля до первой переправы – и там на караванную тропу, постарайся прибиться к тем, кто на Москву через Нижний идет. Ты – крещеная, по-русски немного говоришь, будут вопросами доставать, всем отвечай: жена пленного ремесленника-древодели, к родственникам мужа за выкупом едешь. Ну, а наткнешься на татар, больной прикидывайся, рассказывай, что будто направляешься в Булгар к именитой знахарке. Настоящая цель – добраться до Москвы. Там находишь плотницкую артель – тебе каждый покажет, постарайся отыскать Георгия Губу, если жив еще, или потомков его. Скажешь: жонка Белого Лба – младшего, который в войске Тохтамыша воюет, но обещался возвратиться…

– И-и-и… – завыла супружница.

– Ну, ну, не ной, не надо. Даст Бог, все наладится. Коли я за год не вернусь – не жди меня, сама жизнь устраивай, второго рожай спокойно, у тебя денег еще на пять веков хватит, если с умом.

– И-и, как же я без тебя…

– Будет, будет! Лизку напугала.

Та и вправду сморщила лобик, стараясь понять, о чем спорят родители и стоит по этому поводу соединиться в плаче или лучше все же закончить обед. Когда младенец оторвался от груди, Олег прижал дочку к себе и, качая, целовал ей лобик и пел:

– Не ложися на бочок, придет серенький волчок… – и по его щекам ползли крупные слезы. Второй раз в жизни.

– Юз-баши! – послышалось снаружи. – Перед боем нам ничего не скажешь?

– Прощай, Алтантуяа, – прошептал он. – Ты была мне отличной женой, – чмокнул еще раз – получилось как-то неуклюже – Елизавету, снял висевший на стене колчан со стрелами, взял пояс с саблей и вышел к боевым друзьям.

У юрты стояли десятники – знакомые с детства баатуры Амарбат, Нарат с лицом вяленой груши, страшный пращник Черген, свинцовый шар пращи которого мог за один раз вывести из строя троих-четверых врагов, бешеный в драке Халик, лучший на свете копьеметатель Чертыш, который и дрался дротиками, и швырял их едва ли не дальше стрел, здоровяк-весельчак Чук, вечный стратег, будущий, не иначе, полководец Задир, абсолютно бесстрашный – в самом плохом смысле этого слова – забияка Ташик, и близнецы Малик и Гарык, очень толковые и послушные воины.