Потерявший солнце. Том 2 - FebruaryKr

или давно уже снесены, разбиты на сотни осколков? Боги, в которых не было необходимости слепо верить: они жили рядом, проливали кровь и ковали свое счастье, невзирая на ошибки и горести. Они несли всю тяжесть принятых решений на собственных плечах, и точно так же сейчас эту тяжесть несут их потомки. Люди поминают имена богов, зовут их в трудные времена, но верят только в себя.

Настало время, когда бога каждый находит в самом себе.

Чайный дом он отыскал уже на закате — тот еще и не думал закрываться. С виду здание выглядело довольно потертым, однако вход был освещен ярко, а у дверей скучали два воина.

«Может, это вовсе не тот чайный дом», — уговаривал себя монах, невольно робея. Охранники при виде потрепанной одежды незнакомца напряглись. Один из воинов лениво перекрыл проход ножнами меча.

— Вы, господин, не ошиблись ли входом? — тихо поинтересовался он. Монах отрицательно качнул головой и сунул в руки воину лист бумаги с неровными символами.

Прочитав написанное, тот тихо хохотнул.

— Смотри-ка, еще один отец! Ну пошли, посмотрим, кто ты такой.

В сопровождении насмешливо улыбающегося охранника монах шагнул внутрь.

Просторный зал с высокими потолками поражал тонкой и изящной отделкой. Стены покрывала затейливая резьба, а столы разделяли бамбуковые ширмы, создавая ощущение уюта. Так посетители за разными столами не могли видеть друг друга и наблюдали лишь за происходящим на небольшой сцене, украшенной легкими тканями и живыми цветами.

В самый суетливый час между днем и ночью зал оказался пуст, только на сцене сидел юноша, свободно скрестив ноги; кончиками пальцев он поглаживал деревянную флейту сяо. Темные волосы гладким шелком рассыпались по плечам, обрамляя бледное одухотворенное лицо. Тонкий нос с немного приподнятым кончиком и слишком длинный бледный рот казались бы некрасивыми, но вместе с плотной белой повязкой на глазах состояли в странной гармонии.

Насколько необычным и прекрасным было бы это лицо, освещенное сиянием серебряных глаз?

— Эй, Землеройка! — весело окликнул юношу воин. — Тут к тебе отец наведаться решил.

«Вэй Чиен», — одними губами проговорил монах, не отрывая взгляда от тонкой фигурки на сцене. Многие годы он растил в себе равнодушие, запрещая вспоминать о беспомощном ребенке, которого оставил; приучал считать самого себя мертвым, жить свою нежизнь, чтобы не болела душа. Неловкое и горячее чувство заклубилось внутри, вызывая невольную дрожь, словно онемевшее от холода тело оживало с мучительным криком.

Вэй Чиен покрутил флейту в пальцах и нежно улыбнулся.

— Неужели не сдох еще, старый пьяница? — звонким и чистым голосом спросил он. — Последний стыд в кружке утопил? Гони его в шею, денег не дам.

Воин пожал плечами:

— Да тут какой-то другой отец. Монах.

Флейта замерла в длинных пальцах и со стуком упала на деревянную сцену.

— Монах? — тихо переспросил юноша, поднимаясь. Заученным жестом он нащупал стопой узкую лестницу и легко сбежал вниз. — А почему же он молчит?

— Вроде немой. — Воин подтолкнул посетителя поближе к сцене.

— Немой, — задумчиво проговорил Вэй Чиен, шаг за шагом приближаясь к замершему монаху. — Как удобно. Ведь только по голосу я могу узнать человека, а без голоса как признать? Я не настолько богат, чтобы кормить нескольких отцов.

Монах гулко сглотнул, глядя на юношу, будто кролик на змею.

Вблизи стали видны неприметные детали: небольшие горестные заломы у тонких губ, едва скрытые богато расшитым воротником шрамы — явные следы ножа или кинжала. Юноша двигался странно, чуть пригнувшись и не шевеля руками. Голову он опускал к плечу и выставлял вперед правое ухо таким знакомым и подзабытым движением, что монах едва не выдал себя судорожным вздохом.

Однако Вэй Чиен уловил даже этот едва слышный, умерший еще до рождения звук. Нахмурив безупречные брови, протянул руку и коснулся грубой ткани плаща.

Казалось, он и не вырос совсем — роста в нем было как в юнце лет пятнадцати. Макушка его едва доставала монаху до плеча.

Не сдержавшись, мужчина накрыл тонкие пальцы своими и легонько сжал. На лице юноши отразилось сильнейшее удивление.

— Как он выглядит? — спросил Вэй Чиен в сторону.

Воин окинул монаха внимательным взглядом.

— Высокий, внушительный, глаза у него…

— Да какое мне дело до глаз! — с раздражением перебил его слепой музыкант. — Откуда я знаю, как выглядят его глаза?

Выдернув руку, он начал на ощупь продвигаться выше; сначала легонько хлопнул по груди, потом перешел на застежку плаща. Добрался до подбородка, мимолетно коснулся носа, привстал на цыпочки и положил ладонь на бритый, покрытый многочисленными шрамами затылок. Чуткие пальцы еще в детстве изучили всю страшную историю этих ран и теперь открывали заново, гладили, словно приветствуя.

Вытянувшийся в струну юноша запрокинул лицо. Плотная повязка скрывала отсутствие глаз, но не могла скрыть жгучего, ждущего, разочарованного взгляда; этот взгляд исходил из самых глубин вечно зрячей души.

— Ты сказал выйти, если не вернешься через два дня, — невыразительно заговорил Вэй Чиен. — Я вышел на четвертый день. Ты так и не сказал мне, когда вернешься; я ждал. Ждал, пока мне не сообщили, что ты предатель и тебя наверняка казнили. И я перестал.

Монах наклонил голову, ощущая, как болезненно забилось сердце.

— А ты взял и пришел сейчас, когда уже совсем не нужен, — шепотом продолжил Вэй Чиен, и каждое слово звучало тише предыдущего. Выпустив голову монаха, он уронил руки. — Зачем?..

— Эй, Землеройка… — Воин встревоженно посматривал то на юношу, то на непрошеного гостя.

— Выйди, — ровно попросил Вэй Чиен.

Охранник замолчал и развернулся, напоследок окинув монаха еще одним подозрительным взглядом. Дождавшись, пока звук шагов стихнет, юноша снова спросил:

— Зачем? Теперь ты немой, а я уже и не помню, что у меня был отец. Зачем ты вернулся?

Монах несмело протянул руку и взъерошил густые темные волосы. От этого жеста лицо юноши исказилось, а губы задрожали. Резко вскинув руку, он ударил со всей яростью, скопившейся в хрупком теле. Щеку монаха обожгла немного смазанная, но сильная пощечина.

Глядя на дрожащего всем телом юношу, ощущая горящий след от удара и едва сдерживая слезы, монах понял вдруг, что снова чувствует себя живым.

Под богато изукрашенным воротником Вэй Чиена показался затертый и многократно залатанный шнурок, на котором до сих пор висел маленький ключ от шкатулки.

Глава 19

Пушистая темная кошка дремала на окне. Длинные черные усы подрагивали, а лапы то и дело судорожно сжимались, будто во сне она когтила неосторожную мышь. Ни солнечные лучи, путающиеся среди шерстинок,