Бог со звезды - Анна Чащина

— Зачем? — с подозрением спросил Богдан, настроившись на отказ.

— Ведь если что-то произойдет без нашего ведома, но по злому умыслу, что подумают отправившие вас сюда? Правильно. Я кровно заинтересован в вашем благополучии. Проводник, которого я предлагаю, профессиональный наемник и хранитель. Он знает правила поведения и способы выживания в городе, деревне, средь пустошей… да где угодно. Вам будет комфортнее в его присутствии. Каста же не позволит ему вести себя неподобающим образом. Он встретит ваш караван через две недели у северных врат города. Имя наемника — Келан. Друг мой, вы сможете полностью доверять ему. Необходимо будет лишь выучить условный жест…

* * *

Богдан кутался в плащ и щурился от порывов резкого, сухого ветра. Глава, имени которого он так и не узнал, оказался прав. Путь в Тшабэ был непрост.

Еще в храме он задумывался, почему мастера не открывали имен, а подмастерья и адепты называли смешные клички, пока случайно не узнал разгадку. Волшебники до сих пор единственные, пожалуй, на Янусе считали, что истинное имя человека — серьезное оружие против него. Родовые имена мастеров никогда не произносились прилюдно и вообще находились под строгим запретом. В ходу были уважительные обращения по рангу, да прозвища. Правда, Богдан сослался на то, что к нему это правило неприменимо. Формально «Богдан» звучало не как имя собственное, а как словосочетание, лишенное родовых признаков. Но особенное отношение к именам у волшебников он запомнил.

Осень выдалась сухая, но холодная, с ранними заморозками и непрекращающимися ветрами. Хозяин каравана все пугал Богдана снежными бурями, которые искренне надеялся проскочить. Зимы здесь, по его рассказам, обычно наступали рано, были вьюжными и морозными. Поэтому, случись им застрять где-либо на перевале, пришлось бы туго. Бывало, как с упоением рассказывал караванщик, что и целые караваны по весне находили на дне ущелий. С нетронутым товаром, зато с трупами, обглоданными хищниками.

Богдан молчал, слушал бесконечные байки и с тоской вспоминал маленькую каюту, кофе с корицей из пищеблока в отсеке Яши и Лео, сухой воздух с металлическим привкусом и едкие подколки Митьки. Радовало одно: они неумолимо приближались к развязке расследования. Если старик не обманул и удастся встретиться с Крисом, опознать в нем Кристиана Вайдера, добиться ответов… Богдан сурово одернул себя. Размечтался. Что делать с мучавшими постоянно подозрениями? С чего он решил, что за помощью старика ничего не стоит? Сто процентов — некий интерес. Найти преступника — это малая часть дела. Да, возможно, тому не терпится поквитаться с бросившими его товарищами. А если нет? Что помешает прижившемуся здесь Вайдеру, получившему высокий социальный статус и власть, просто убить ненужного и опасного свидетеля? Может, именно сейчас, сам того не зная, Богдан приближается к смерти. Рано строить планы и совершенно точно нельзя терять бдительность.

Богдан чувствовал, что постепенно начал осваиваться в новом для себя мире, приспосабливаться. Но смириться с ветром и холодом куда проще, чем понять чужой менталитет. Иллюзии сладки, но не должны внушать ложных надежд. Он по-прежнему очень и очень уязвим. Богдан гнал прочь лишние мысли и старался изо всех сил. Вжиться, выучить, понять.

Караванщику глава предложил вполне достоверную легенду. Богдан — мастер-волшебник, который направлен на службу в храм Тшабэ. Прибыл издалека, очень издалека. Плохо знает обычаи этой части страны и ее географию. Поэтому ему понадобился проводник. Волшебники же, благодаря высокому статусу, в принципе никому и ничего не должны объяснять. Богдана такая позиция устраивала идеально.

Он усиленно создавал репутацию молчуна, агрессии ни словом, ни жестом не проявлял, предпочитая сдержанность и ровное дружелюбие. Погонщики, охранники и сам хозяин, привыкшие относиться к представителям первой ступени с изрядной долей опасения, поначалу к нему приглядывались, нагло в душу не лезли. Но дальняя дорога, как известно, сближает. Желающих потрепаться вечером у костра всегда находилось достаточно, и так Богдан узнал немало интересного. Предупрежденный главой, он не показывал никаких фокусов и редко открывал рот. Однако вскоре понял, как ценят рассказчики свободные и неискушенные байками уши. Ему и не требовалось говорить, лишь слушать и улыбаться.

В общем, после недели, проведенной в пути бок о бок с простыми трудягами, он уже не чувствовал спиной прежних напряженных взглядов и наравне с прочими помогал в ежедневной работе. Ступени и касты отходили на задний план, когда речь заходила о выживании.

Им везло. За четверо суток они успели проскочить перевал посуху, а потом еще несколько дней преодолевали Холмогоры. Возвышенности тут чередовались с низинами, но широкий тракт, проложенный невесть когда, был куда лучше узких горных троп. Там, как с содроганием вспоминал Богдан, он практически оставил пару лет жизни, когда на поворотах тяжело груженые повозки кренились в сторону ущелий — узких и очень глубоких, — а они вручную тянули их обратно веревками.

Когда местность стала не такой холмистой, Богдан увидел железную дорогу, какое-то время идущую параллельно с трактом. Поинтересовавшись у хозяина, он выяснил, что веток несколько, но для перевозки грузов ими не пользуются. Караваны куда дешевле, кроме того, через перевал рельсы не проложены.

Железная дорога проходила по равнине, лишь немного захватывала Холмогоры и самый край побережья. По словам караванщиков, она была старой и изношенной. На ее починку всегда выделялось недостаточно средств. Члены совета в столице провинции Тшабэ много лет обещали заменить проржавевшие или построить дополнительные ветки дороги, но дальше обещаний дело так и не пошло. Долгое время торговцы пользовались тем, что есть, и несколько груженых составов, в конце концов, перевернулись. Пришлось латать дорогу, движение на ней остановилось на недели. В конце концов, от совета пришло распоряжение: паровозом дешевле и проще доставлять людей, грузы надежнее перевозить по старинке, караванами. Кроме того, они строго шли из одной точки в другую, а по железке требовались еще две-три перегрузки на соседние ветки. Товару на пользу это тоже не шло: что-то разворовывали, что-то портилось и терялось.

Богдан сосредоточенно слушал и запоминал.

В середине второй недели они вышли на равнину, степь, продуваемую вдоль и поперек. Кое-где одинокими стражами стояли могучие амаки. Темно-красные клочья мертвой травы-ползуна или бродячей травы лежали неподвижно, сначала иссушенные зноем, а потом убитые морозом. Коричнево-черная земля, блеклое небо в редких мазках облаков и колючий, пронизывающий, неутомимый ветер, дующий круглосуточно. Самой трудной частью пути для Богдана оказалась именно эта. Тем не менее, преодолели и равнину. Сначала появились редкие кустарники некриции, потом искривленные глазастые деревца, чередующиеся с густыми зарослями кам-кама по берегам озер. Мягкие стебли этого растения гнулись, но не ломались под порывами ветра. Они сплетались в сплошную непролазную стену при помощи длинных гибких усиков и белесой массой застывали до весны.

На исходе недели караван вошел в смешанный лес. Тракт пролегал прямо через него. Ветер утих, зато изредка срывался мелкий снежок. Снова выглянуло солнце, потеплело, да и ночевки у костра стали куда приятнее. Нарубив листьев тои, путники устраивали роскошные ложа вблизи могучих деревьев.