Проклятие Эгиды - Сона Исаева

Они, наверное, сейчас безумно жалеют, что убили своего жреца, который мог перевести книгу вместо меня. Зачем им эта сила? Они уже и так получили власти больше, чем у короля.

Кошка, кошка…

Единственная мысль, которая не давала сойти с ума.

Лежа в очередной промозглой коморке, я, игнорируя холод, представляла, что я кошка. Кошкам не нужны мягкие подушки и матрасы. Ими быть проще.

Сознание уплывало, кажется, я засыпала.

Впервые засыпала в этой камере. Сквозь бредовый сон даже казалось, что я смогла вытянуться в полный рост.

Бред.

Я ведь упиралась локтями и коленями. Утром не смогу встать. Меня будут опять выносить.

Но выпрямилась же!

Даже испытала болезненное удовольствие в кончиках пальцев.

Устало открыла глаза.

Я видела в темноте. Видела свои вытянутые когти.

Неужели?…

Медленно села поверх рваного платья.

Получилось? Или я сплю? Господи, пожалуйста, пусть это будет не сон…

Дверь наглухо закрыта, ни одной щели.

А что, если это опять жрецы надо мной измываются? Они ведь поняли, что Гончим меня не взять. Что я все реже верю.

Новый вид пыток?

Но я же кошка. Я ощущала хвост, движение ушек. Ушли отвратительные запахи моего же немытого тела. Я даже слышала копошащихся за стенкой мышей, тихие голоса храмовников далеко в коридорах.

И ощутила резкое жжение на загривке, где Гончий когда-то поставил метку.

Жгло безумно.

Но не это заставило биться маленькое сердце чаще.

Голос, который я так часто слышала здесь, который я возненавидела, который причинял столько боли…

Шепот настоящего Гончего слышался отовсюду и ниоткуда.

«Нашел».

Глава 31

Если в кошку удалось превратиться почти в беспамятстве и по чистой случайности, то при возвращении себе человеческого обличия жуткой боли было не избежать. Даже первый оборот в хижине старушки был не настолько болезненным. Возможно, для этого зелья и нужны были, чтобы снизить жгучую агонию во всем теле. Мне надо было научиться превращаться в кошку и обратно, если я хочу сбежать. А еще после того, как я украла пару часов сна в хвостатом тельце, чувствовала себя гораздо сильнее и более отдохнувшей, хотя все равно болела буквально каждая кость в теле. — Собирайся, — фанатик в сером балахоне зашел в мою тюрьму почти одновременно с раскатом грома за зарешеченным окном. Из тесной камеры, где я провела ночь, меня уже выпустили, но даже объедков не принесли. Вместо ответа я красноречиво осмотрела свое истрепанное платье, от которого остались лишь светлые воспоминания, босые истерзанные ноги и взглянула на стражника, выгнув одну бровь. Но он просто молча заковал мои руки в уже привычные кандалы, которые как «родные» легли на кровоточащие шрамы от предыдущего ношения. Я не была уверена, что голос Гончего мне не померещился, но тот факт, что я могу превращаться в кошку, что способна даже в таких условиях поднабраться сил, заставил меня гордо выпрямить спину и шагать по острым камням с несломленным стержнем внутри. Как обычно, попав в очередное убежище жрецов Порядка, я мало обращала внимания на обстановку вокруг. Храм был откровенно разрушен, то есть мы проходили ряд помещений, в стенах которых зияли дыры обрушившихся стен. Каменная кладка привычно покрыта мхом, под которым собирались лужи от залетных капель дождя. Все храмы Хаоса были похожи друг на друга, в которых царил, собственно, хаос. Но этот чем-то отличался. Жрецы Порядка будто попытались его «оживить»: на стенах в ржавых креплениях чадили новенькие факелы, то тут, то там люди в балахонах убирали лужи и кости мелких животных, мой измученный голодом желудок даже почувствовал аромат свежей выпечки, ужасно дразнящий и чертовски манящий. Может, меня ждет новая пытка? Ну что ж, на этот раз меня она не сильно пугала. Сегодня утром, даже с учетом всего, выглядела я довольно бодро. И, к сожалению, мне не сразу удалось скрыть довольную ухмылку. Меня ввели в некий зал, видимо, когда-то служивший кухней. У стены стояли две круглобокие печи с потрескавшейся побелкой, под низким потолком свет тщетно пытался пробиться сквозь мутные стекла, которые уцелели только чудом. Посреди комнаты громоздился старый, но чистый стол. У стен копошились жрецы, но мое внимание привлек человек, сидящий за столом, к которому меня грубо подтолкнули тычком в спину. — Чем обязана? — Мрачно поинтересовалась я у Варнила. — Леди Бартел, — наигранно охнул он, — я наслышан, что достопочтенные жрецы пытались обуздать ваш дикий нрав, но и предположить не мог, что все зашло настолько далеко. — Обуздать мой дикий нрав? — Я с веселым интересом глянула на жреца, стоявшего позади Варнила, того самого любителя душить, — и когда он вам показался диким? Когда я шагала километр за километром по ледяной земле босиком? Или когда меня запихивали в промозглые камеры, где не развернуться? Ах, а может, когда отказывалась употреблять те помои, от которых дохли крысы? — Глаза жреца садистки блеснули. Он всегда с легким наслаждением смотрел на мои новые синяки или раздутые от холода суставы, — а, может, когда я отказалась переводить книгу для ваших тупых голов? Как по мне, так вы слишком высоко замахнулись, не доросли еще. — Соскучилась по разговорам, — улыбнулся один из жрецов. Но Варнил ничего не ответил на мою пылкую речь. Он почти с ужасом смотрел на мои кровоточащие раны, на колтун на голове, изодранное платье, которое теперь бесстыдно открывало грязные, синюшные ноги, а потом почти с рыком обрушился на жреца, приведшего меня: — Я же сказал подготовить ее! Это называется подготовить?! Дальше все произошло совсем уж абсурдно. Жрец под руку вывел меня из кухни, пока Варнил продолжал распыляться в праведном гневе на жрецов, привел в маленькую, но теплую комнату, в которой стояло деревянное ведро с чистой водой. А еще здесь были ненавистные серые балахоны. — Собирайся, — опять кинул он, указав на ведро с водой. — Хотя бы отвернись, — процедила я. Была бы моя воля, я бы и вовсе не мылась, ходила бы смердящим грузом на их совести, но ее у них не было. А инфекции, если они еще не заполнили мое тело, были ни к чему. Жрец так и остался стоять истуканом, перед которым мне с отвращением пришлось раздеться. Желание превратиться в кошку и выцарапать его глаза с безумным блеском было слишком велико. Но мое превращение занимало время, причем при этом процессе я оставалась совсем уж