Помощница хвостатых Боссов - Тина Солнечная

фонды. Они уже подписали отказ от претензий, так что их власть закончилась здесь. Они не затаскают по судам ни тебя, ни нас. Будем им урок, как лезть туда, куда не просят. Это просто компенсация. Ничего больше.

Я дрожала. Рука зависла над клавиатурой. Вот ублюдок. И как я раньше не поняла, что меня наняли именно они…

И именно в этот момент во мне что-то щёлкнуло. Как вспышка. Как будто все разрозненные факты, собранные за последние дни, встали на свои места.

Виктор. Его слова за чашкой кофе. Он тогда смеялся, рассказывал как бы «для развлечения»: что один из топов «Энлайт Системз» продвигает в проекты деньги, которые проходят не через официальные фонды, а через «частные гарантии». Что если эти гарантии вдруг перестанут существовать — у них обрушатся целые сектора, поэтому им нужны денежные вливания. Он не знал, кого именно это касается, но говорил о странных «теневых схемах», о которых упоминала его мать. Тогда он говорил, что пока начнет разбираться в этом, непременно постареет. Мне все казалось логичным. Им потому и нужны мои мужья, как финансовые доноры… Вот только…

Фото ассистента Дака с тем самым видом с балкона врезалось в память. Я вспомнила бокалы и одинаковый фон у Мириэл. Помнила их отношения, скрытые, но очевидные. И сопоставила: «частные гарантии» — это муж Мириэл, инвестор, через которого они гоняли деньги. А «ассистент» был не просто любовником. Он — ключ к этим схемам для Эштара и контроль Мириэл одновременно.

У меня в руках были доказательства: переписка, фото, социальные связи, записи с камеры. Я видела цепочку целиком: любовник-ассистент, незаконные вливания мужа Мириэл, использование «серых фондов» Эштара. Если это всплывёт, то речь уже не о процентах сделки — речь о миллионах, о репутации, о самом существовании их корпорации.

Я застыла, пальцы всё ещё дрожали.

Я знала цену своего решения — и знала последствия действий, которые мне необходимо будет совершить. Если сейчас я солью их фонды, то вернуть ничего будет невозможно. Бумаги об отказе от претензий уже подписаны, это тупик. Но если Аррас и Нейв поймут то, что поняла я… если сложат цепочку из моих заметок, блокнотов, документов, которые я видела в их же резиденции, тогда у них появится шанс. Шанс ударить врага тем же оружием. Они смогут вернуть все шантажом.

В груди жгло. Я слишком ясно чувствовала: любое слово вслух — и деньги на лечение сына я не получу. Мои работодатели никогда не простят предательства, но и заказчики не будут ждать. Я зажала зубы и приняла единственное решение, которое оставалось.

Я поднимала глаза на своих мужчин. На мужей. Боги, даже думать об этом было больно. Они смотрели на меня так, словно уже знали всё, а мне было так невыносимо стыдно и больно. И единственное, что пришло мне в голову…

Я могу открыть им свое сознание. Пусть увидят то, что увидела я и вернут все, что потеряли из-за меня. Это будет, что-то вроде извинений. Хотя я и не представляю, как можно простить кого-то вроде меня.

Я закрыла глаза. Внутри словно рушилась стена — кирпич за кирпичом, и холодная река разливалась по венам. Я почувствовала, как они входят в моё сознание: осторожно, напряжённо, словно боясь разрушить этот мостик. В этот миг я вложила в мысленный поток всё: документы, имена, фотографии, заметки, слова Виктора, схемы, которые я выстраивала ночами. Всё, что могла.

— Поторопись, — раздражённо сказал Эштер, и я положила ладонь на панель компьютера.

Система пискнула, принимая биометрию. Цифры замелькали на экране. Фонды, которые они собирали годами, уходили в чужие руки. Я знала, что совершаю преступление против них, и от этого горло сводило. Но внутри оставалась крошечная надежда, что они поймут, как все вернуть.

— У меня были сомнения, что получится, — ухмыльнулся Дак. — Но какая ты, оказывается, талантливая Лиана. Запудрила им голову так, что они оба добавили тебя в семейный фонд. Приятно работать, когда человек на своём месте.

Я опустила глаза, чувствуя, как внутри всё ломается.

— Не надо грустить, женушка. Деньги будут переведены, — сказал Эштер, небрежно кивая. — Иди. Ты сделала своё дело, больше ты мне тут не нужна. Накинь ей пару тысяч бонусов, зря что ли девка ноги раздвигала? — хохотнул он Даку, я вздрогнула.

— Уходи, — добавил тот холодно. — А лучше вообще исчезни так, чтобы никто тебя и твоего сына не нашел. А то я бы на твое месте даркам не доверял.

Я обернулась — последний раз. На диване — мои мужчины. Такие сильные, веселые, ласковые, любимые… сейчас беспомощные и измождённые, но глаза… Эти глаза прожигали меня. В них не было ненависти, только тяжёлое осознание моего предательства.

Я отвернулась и пошла к двери.

Сердце рвалось на части. Я чувствовала, как во мне одновременно живёт всё: вина, любовь, боль и безысходность. Я предала их. И предала себя тоже. Я никогда себе этого не прощу, но главное, что мой сын будет жить. И ради него я готова была стать кем угодно. Даже предателем.

Я вышла, не оглядываясь.

Три месяца спустя

Мы были в деревне, в загородном доме, куда мама настояла нас перебраться после лечения. Здесь было тише, чище, воздух пах сосной и печёными яблоками, а по утрам сквозь окна проникал свет, от которого хотелось верить, что всё будет хорошо.

Сын смеялся. Смеялся — и это было чудо. Лечение помогло: кризисы ушли, дыхание стало ровнее, шаги — пусть пока ещё осторожные — крепче. Конечно, впереди оставалась реабилитация, длинная и утомительная. Но он улыбался и обнимал меня своими худыми руками, прижимался к шее и впервые за долгое время произнёс:

— Ма-ма.

Я расплакалась, хотя обещала себе держаться. Обнимала его, целовала в волосы, в щёки, в ладошки, и понимала: ради этого стоило пройти все то, что я прошла. Ради этого я предала тех, кого полюбила. Ради этого я перестала быть собой.

На кухне мама переворачивала на сковородке пирожки — запах теста и масла наполнял весь дом. Она что-то напевала, подбадривая нас обеих, и я впервые за долгое время улыбалась не через силу.

Но под всей этой тёплой, мирной картинкой пряталось то, что не отпускало. Даже спустя три месяца. Жуткая боль от воспоминаний. От того, как я смотрела в глаза Аррасу и Нейву в тот последний миг. От того, как уходила, зная, что разрываю не только контракт, но и что-то внутри себя.

Сразу после того