Змей сбрасывает шкуру - Ellerillen

с мёртвой точки сдвинулось. Уламывать меня остаться, как и предъявлять какие-либо требования, статский советник не стал, согласившись на письмо, а Халвард едва не силком уволок меня в каюту. Там я и сидел, выклянчив большой кувшин воды, пока яхта не выпустила из своих захватов нашу баржу, и не отчалила в сторону виднеющихся на далёком берегу причалов крупного города. Капитану досталось бумага для пограничников с предписанием не творить судну препон, а так же сообщить о его убытии в министерство. Мне досталась заверенная копия служебной записки, в которой излагались мои обстоятельства и принятые меры. И да, только тут я наконец увидел имя аристократа в высокой должности статского советника, хотя подпись разобрать было и нелегко. Но фамилия определённа была знакома - Арвин её слышал, и в его памяти не отложилось никаких негативных ассоциаций с ней.

Когда я вернул документ, оформленный по всей форме Халварду, тот спрятал его в свою папочку и чуть склонил голову, приглашая к разговору. Я подумал, подтянул ближе кувшин воды и сделал несколько глотков. От водички определённо легчало.

— Вспоминается. Урывками, смутно, но мелкие детали выдёргивают на свет… разное. Увы, не слишком важное, вроде ранжировки военных и чиновничества и порядка подачи прошений.

— Не сказал бы, что это было совсем уж бесполезно, — качнул головой чародей, убирая папку в свою сильно смахивающую на рюкзак сумку и задвигая её ногой под койку. — Господин Линдхольм был до крайности настырен. Едва ли не в похищении подданного короны нас обвинял. Сдаётся мне, он усмотрел в этом деле некий свой интерес. Ты… можешь сказать что-то на этот счёт?

— Не из кровников, — произнёс я задумчиво. — Решил выслужиться, раскрыв нашумевшее дело? Насколько я помню, таких… расправ… не случалось уже давно.

Расправ… Смутное чувство и обрывки чужой памяти в один голос твердят, что древними традициями кровной мести лишь прикрывались, чтобы скрыть истинные причины уничтожения моей… его семьи. Опозорить, унизить, уничтожить - кто бы не устроил это, род Бёриндеров он ненавидел истово. Отец… не уверен, но с ним обошлись весьма дурно, воспоминания о нём отдают горечью и бессильной злобой. Арвина отдали в лапы культистов, рассчитывая, что он сломается, свихнётся и послужит топливом для тёмного ритуала. Эммелин… отец называл её Эмми. И она носила под сердцем…

— Арвин! Арвин!!

Я вздрогнул и очнулся от захлестнувших меня эмоций. С некоторой растерянностью уставился на впившийся в бок осколок кувшина. Больно. Потом глянул на встревоженного и одновременно недовольного Халварда, не знающего, как подобраться ко мне ближе сквозь кольца хвоста. Расслабил его, и по полу застучали осколки керамики.

— Всё в порядке. Простите… — пробормотал я, рассеянно задумавшись о том, сколько на самом деле во мне осталось от памяти и личности Арвина. Чародей же переступил через хвост, подобрался к одному из витков длинного тела и, присев на корточки, со вздохом осмотрел засевший между чешуинами осколок.

— Оно и видно, что в порядке, — проворчал он, доставая осколок и обрабатывая ранку. Хорошо - неглубокую и почти не кровоточащую. — Если тебе нужно выговориться…

Я прикрыл глаза и кивнул:

— Спасибо. Я справлюсь. Я… Собственное бессилие сейчас почти невыносимо. Но у меня нет иного выбора, кроме как смириться и следовать своей дорогой. Когда выучусь магии шеску и стану сильнее, я вернусь. Вернусь и отыщу тех, кто организовал всё это. И они пожалеют.

***

Хандра напала на меня с силой нешуточной, и почти неделю у меня не появлялось желания выбираться на палубу даже в особо тёплые и солнечные дни. По ночам меня навещали кошмары, а дни занимала дрёма, полная смутных воспоминаний. Честно сказать, давно за мной не водилось таких упаднических настроений. Хотя, казалось бы, был там и даже не раз, и должен бы быть закалён подобным. Дважды я терял возлюбленных при крайне скверных обстоятельствах. Златокудрая Солея, свет сердца моего, погибла вместе с нашим нерождённым сыном. Ларна, озорное пламя, была убита жестоко, и тот ублюдок, что пожелал причинить мне боль через неё, кончил плохо. Очень плохо. Но месть так и не уняла моей боли, не искупила вины.

С болью справиться помогло только время, да и то… так себе. Мне трудно строить долгосрочные, серьёзные отношения, но, говорят, это свойственно всем бессмертным и долгоживущим.

Ибо долгие лета несут с собой многие потери и лишения. Они ломают одних, в других порождают чёрствость и безразличие, третьих же вынуждают принять и смириться.

И до недавнего времени мне казалось, что я принадлежу к последней категории, и никакая потеря не сможет ударить по мне так сильно. Ошибался, похоже.

И хандрил теперь, благо, обстоятельства позволяли.

К тому моменту, как меня немного отпустило, и воспоминания, и порывы Арвина улеглись в моей душе, смешавшись с собственными переживаниями, река успела превратиться в медленно текущее на восток море, с собственными островами, штормами, и даже чем-то, очень похожим на китов. Противоположный берег Великой реки терялся в дымке у горизонта, водную гладь бороздили лодки, лодчонки и здоровые корабли, особенно подле городов и многочисленных мелких поселений. Их, впрочем, становилось всё меньше у того берега, которого мы держались, а города обзаводились укреплениями, выдавая близость диких земель. Оными с незапамятных времён называли болотистую дельту реки и прилегающие к ней земли, вроде как богатые, но крайне неудобные для ведения хозяйственной деятельности. Дельта не стояла на месте, её рукава шуровали по равнине, формируя новые протоки и острова год за годом. Каждую весну куда-то наносило плодородного ила, а откуда-то смывало. Низины долго стояли залитыми, а богатая фауна была довольно агрессивна и охоча до домашнего скота. Эти места могли бы стать житницей, но для достижения подобного результата пришлось бы угробить массу времени и денег на постройку плотин, дамб, каналов, мелиорацию и выкорчёвывание мангровых зарослей.

И я уже не говорю про комаров.

Формально, эти земли были спорными территориями нескольких смежных государств, но никто из правителей не горел желанием окончательно утвердить свою власть над ними и начать вкладываться в их благоустройство.

С таким подходом земли быстро облюбовали изгои всех возможных сортов, от идейных и до конченых психов. Больше всего, конечно, было уголовщины, промышлявшей набегами и пиратством. От того приграничные поселения обзаводились защитой, а суда были либо очень быстрыми, либо с хорошей охраной и защитой, вроде нашего.