Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход - Андрей Анатольевич Посняков

– Да не видали, правда, возню какую-то слышали. Да там не такая уж и жара – озеро большое, верст в пять, ветер все время дует.

– Вот и добре, – покивал отец Амвросий. – Вот и добре, что ветер. Что делать будем, Иване?

Еремеев решительно взмахнул рукой:

– До озера надо сегодня дойти. А там, может, и дня два простоим – дозоры вышлем, узнать, где какие пути. Эх, пленников бы! Не людоедов, из колдунов хоть кого-нить.

– Людоедов-то мы не видали, – усмехнулся Олисей.

– Знамо, что не видали – они ни жары, ни драконов не жалуют.

Как решил атаман, так и сделали, прошли протокою, затем повернули в речку, оказавшуюся настолько каменистой и мелкой, что едва проволокли струги. А потом еще волок – умаялись казаки, словно черти, но работали, стиснув зубы, и особенно не ругались – всех златой идол манил! Почему-то чувствовалось – близко он уже, близко.

Когда суда, наконец, закачались на ласковых бирюзовых волнах, ватажники едва дышали. Обычное солнце уже начинало клониться к закату, колдовское же сжималось, тускнело, от росших на берегу деревьев протянулись двойные черные тени: длинные, с четкими очертаниями – к воде, и короткие, размытые – к волоку.

Вдалеке, верстах в трех, синел мыс.

Еремеев взял подзорную трубу, вгляделся:

– Да, местечко хорошее: каменюк много, реденький лесок. Ни один людоед не пройдет незамеченным, тем более – ни одна зубастая тварь. Эх, казачки, давайте-ка паруса! Ветер, слава богу, попутный.

Вздернулись на мачтах белые паруса, затрепетали на ветру стяги – бирюзовые, как здешние волны, с вышитым золотом божественным ликом и буквицами – «И.Х». Под ветром суда шли хорошо, ходко, и казаки оказались у мыса очень быстро, даже и не заметили, как подошли.

– Паруса долой! – всматриваясь вперед, скомандовал атаман, глядя, как проворные парни уже встали на носах стругов с копьями и шестами – промеривали глубину, высматривали коварные камни.

Каменьев в воде хватало, имелись и мели, покуда нащупали удобный фарватер, подвели к низкому берегу суда, высадились, уже наступил вечер, начало быстро темнеть, так, что едва успели развести костры, а уж шатры да палатки уже в сумерках разбивали.

Долго нынче не сидели, похлебали приготовленной девами ушицы, да полегли спать, как убитые. Одни дозорные, укрывшись за деревьями, до самого утра перекликались:

– Москва!

– Новгород!

– Усолье!

И еще один человек не спал – Маюни. Полежал немножко в шалашике, поворочался, потом вылез, уселся у догорающего костра и, уставившись в темноту вытянутыми к вискам зелеными глазами, надолго задумался. Злобные и коварные колдуны – сир-тя – не давали покоя парню! О, дед, шаман, рассказывал о них много… жаль, что Маюни тогда был еще совсем малыш, мало что понимал, хоть и внимательно слушал.

Они уже давно в их, колдовских землях! Мерзкие людоеды-менквы, огромные ужасные звери: товлынги, зубастые драконы, толстоногий ящер с длинной шеей и маленькой головой… А где же сами сир-тя? Что, не видят чужаков, не знают про них? Может, и так… Но скорее – и видят, и знают, просто до поры до времени затаились, замыслили какую-то пакость, быть может, всю ночь напролет думают, как бы половчее напасть? Или заманить куда-нибудь, в такую непроходимую трясину, что и не выберешься никогда, пропадешь, сгинешь, или… или готовятся вот-вот наслать какое-нибудь гнусное колдовство. Какое? Ах, знать бы… Жаль, жаль, толком-то ничего и не ведал о сир-тя Маюни. Знал только про колдовское солнце да про золотого идола. Ну… об этом многие из его народа знали.

Однако дед еще предупреждал, что сир-тя захотят захватить всё! Всё, до чего только смогут дотянуться, и подчинить себе всех людей. Сейчас они просто копят силы… может, казакам удастся, покуда колдуны еще не очень сильны… О, великий Нум-Торум! Если бы удалось всё… Если бы!

Оглянувшись по сторонам, отрок отвязал от пояса дедовский бубен, стукнул пальцами по туго натянутой коже, звякнул бронзовыми подвесками… Бубен отозвался сразу же, словно только того и ждал – зазвенел, зарокотал глухо, словно бившие о берег волны. Маюни улыбнулся, погладил бубен, провел пальцами и вновь принялся молиться.

Отец Амвросий, проснувшись на миг в своем шатре, прислушался и недовольно хмыкнул: опять этот язычник тешит бесов своим дурацким бубном! Младой, а упертый… так дед его был – волхв, и сам себя парень волхвом называет – шаманом. К слову Христову глух! Вон и сейчас не спит, лживых своих богов молит… чем он сам-то отличается от колдунов… которых, может, и нет вообще? Может, вымерли они все от мора да глада, сгинули – а златой идол остался. И капища… Капища – разрушить… А идола… идола – унести…

Уронив голову на кошму, священник снова захрапел под тихий рокот шаманского бубна.

А чуть поодаль проснулась в шатре Настя. Сперва полежала с закрытыми глазами, покуда не поняла, что проснулась, ушел куда-то сон, улетел, сгинул, хотя еще вчера казалось, что можно проспать и несколько дней подряд. Казалось… Да вот не спалось что-то – думалось. Об атамане думалось, об Иване, добром молодце, что давно уже смутил сердце кареглазой девы. Смутил, отдалился… но никак не хотел из сердца девичьего уходить. Вот и тогда, когда вдруг появилась та огромная зверюга, он ведь хотел защитить Настю, обнял, не оттолкнул… А потом… Потом вновь отдалился, даже не разговаривал больше. Может, потому что делами важными занят был? Или… сердце остыло? Да и не загоралось вовсе, просто показалось все… показалось… Ну и пусть! Пусть она, Настя, простого тележника дочь, но свою гордость имеет! И нечего тут… нечего… Сама не заметила девушка, как навернулись на глаза злые слезы, как губ затряслись… Едва удерживаясь от рыданий, девчонка выскочила наружу, подошла к костерку, уселась рядом с Маюни:

– Можно, я с тобой посижу? Я тихонько.

– Сиди, да-а.

Так и просидели до утра вдвоем, молча. Маюни лишь иногда трогал пальцами бубен, а Настя шевелила прутиком угольки, да запекла остаток форели. Разломила кусок пополам, протянула отроку:

– На.

Так же молча и пожевали, прислушиваясь к перекличке дозорных:

– Славе-ен город Москва!

– Град Смоленск славен!

– Усолье!

– Вычегда!

– Кострома-а-а!

– Славе-ен город Москва!

Так и не заметили, как стало быстро светать, как вспыхнули почти разом оба солнца, одно – истинное – за деревьями, второе же почти прямо над головой.

– Эй, робяты! – нагнувшись, растолкал Чугреев. – Вы тут спите, что ль?

И впрямь уснули! Прям тут и прикорнули, у костерка, оба, свалились на мягкий мох. Так и спали, обнявшись, а, разбуженные громким голосом десятника, разом вскочили