Предатель - Энтони Райан

голову, хотя я видел стыд, от которого его лицо стало таким несчастным. По краям площади стоял кордон солдат Ковенанта, но за рёвом пламени с такого расстояния они не могли расслышать ничего, что здесь говорилось. Близнецы-просящие спешились раньше меня, и ближе, чем мне бы хотелось. Ещё прежде, чем Эвадина заговорила, я уже знал, в чём дело. Стыд Суэйна всё выдавал. «Как она узнала? Спустя столько времени».

— Неужели вы не преклоните колени перед королевой? — отрывисто и формально спросила она меня, поскольку я продолжал сидеть в седле, чувствуя боль в груди, которую причинял резкий, быстрый стук сердца.

— Прошу прощения, ваше величество. — Я ощутил лёгкую гордость за твёрдость своего голоса и отсутствие дрожи, когда слез со спины Черностопа и начал опускаться на одно колено.

— Вообще-то не надо, — приказала Эвадина. — Встаньте, милорд. У меня есть к вам вопросы, и я бы хотела ясно видеть ваше лицо, когда буду задавать их.

Я сделал, как она сказала, стараясь держаться как можно вежливее и бесстрастней. Она подошла ближе, встала на расстояние вытянутой руки, и я невольно уставился на листы пергамента в её руке. Она крепко сжимала их, и страницы скомкались в кулаке.

— Это? — спросила она, поднимая стопку, когда заметила мой интерес. — Тебя всегда так интересовали слова на бумаге, да, Элвин? Ты всегда так увлечён бесконечным поиском новых знаний. Что ж, — Эвадина развернула листы, — позволь мне поделиться этим последним сокровищем, которого ты так долго добивался. — Она перевела взгляд на пергамент. — Частичный перевод Исидорского кодекса, подготовленный просящим Гилбертом Форсвитом по запросу лорда Элвина Писаря.

— Это важная, но забытая часть учения Ковенанта, — сказал я. — Прекрасное дополнение для библиотеки Ковенанта…

— МОЛЧАТЬ! — Лицо Эвадины задрожало, когда она заглушила мой голос своим криком, и свет собора ярко полыхал в её немигающих глазах.

Казалось, она смотрела на меня целую вечность, и, к моему удивлению, страх под тяжестью её взгляда исчез. Я увидел то, что её гнев не мог замаскировать: она по-прежнему меня любила. Глупо молодому человеку думать, будто бы это обеспечивает защиту, ведь на самом деле любовь только увеличивает опасность.

— Как раз сегодня ко мне явился просящий Гильберт, — хриплым, но сдержанным голосом продолжала Эвадина, потрясая страницами. — Он приехал сюда вместе с лордом Суэйном, видимо, понятия не имевшим о содержании подарка, который учёный просящий хотел передать мне в руки. Очевидно, он думал, что я найду его интересным. Так оно и оказалось, Элвин. В этой нудятине, правда, много нелепой чепухи, как будто собрали записи сумасшедшей, а не пророчицы. Но, с другой стороны, меня называли сумасшедшей столько раз, что и не упомнишь, и потому я читала дальше.

Она полистала страницы и продолжила своё выступление:

— Да будет известно, что та, которую станут называть Воскресшей, не воскреснет. Её излечат. И её исцеление будет осуществлено не Бесконечными, на службе которым я веду свою борьбу, а теми, кто придерживается языческих обрядов. Ведьма в мешке исцелит её, но фальшивая Воскресшая назовёт это благословением и тем самым потребует себе королевство.

Руки Эвадины дрожали, когда она опустила пергамент. Я увидел, как её гнев стих, брови сошлись вместе, в глазах читалась надежда и мольба.

— Ты снова соврёшь мне, Элвин? — спросила она. — Скажешь, что всё это обман, и что ты не позволял каэритской ведьме прикасаться ко мне своими грязными лапами?

Я бросил краткий взгляд на Суэйна, увидев, как мучительно сморщилось в тот миг его лицо. Его верность Эвадине была абсолютной, нерушимой и безупречной. Я знал, что он уже ответил на этот вопрос, делая любую историю, которую я мог бы придумать, неуместной, хотя мне в любом случае не удалось бы сочинить историю под эту задачу.

— Вы умирали, — произнёс я, посмотрев в умоляющие глаза Эвадины. — Другого выбора не было. Если бы мы не…

Эвадина издала бессловесный крик, скорее вопль, чем рычание. Это был звук, какого я никогда не слышал из человеческого горла, громче всего, что человеческое горло может издать, и его силы хватило, чтобы вызвать у меня дрожь. Она отшатнулась, снова крепко сжав страницы в кулаке, а вторую руку положила на живот, словно хотела ослабить ужасную боль.

— Ты… — Она пошатнулась, поникла, и её голос окрасили всхлипы. — Ты сделал из меня мерзость пред Серафилями. Я испорчена и телом, и душой.

От вида страданий Эвадины мне захотелось, несмотря на все взирающие на нас глаза, протянуть руки и обнять её, как я делал наедине. Но я не обнял. Быть может из-за звука, который она издала — такого уродливого, такого неправильного. А может, дело было в глубоком, хоть пока и не признанном, осознании: всё, что было между нами, уже прошло, раскололось в тот самый миг. Но на самом деле, мне кажется, всё было куда проще. Дело было в её гневе, в её осуждении, в её корыстном отвращении. Никакой благодарности. Никакой признательности за то, скольким я, Суэйн, Уилхем и многие другие рисковали, чтобы спасти её. Предполагаемое осквернение её души стёрло всё это, ибо она была Помазанной Леди. Она была избранницей Серафилей. Заблуждение навсегда разрушено, и вот это непростительно.

— Нет, — возразил я, и моём голосе слышался резкий, раздражающий вызов. — Мы сделали вас Воскресшей мученицей. Мы сделали вас восходящей-королевой. И посмотрите, — я поднял руки на окружающую панораму разрушения, чувствуя, как угольки жгут мою кожу, — посмотрите, во что вы это превратили.

Эвадина замерла, глядя на меня с таким перекошенным от враждебности лицом, что мне показалось, будто я смотрю на незнакомку. Потом она бросилась на меня, со свистом выхватив меч из ножен, и её атака была настолько быстрой и неожиданной, что я едва успел положить руку на свой клинок, прежде чем она добежала до меня.

— Миледи! — Суэйн шагнул между нами, умиротворяюще подняв руки. — Миледи, прошу…

Его слова окончились сдавленным бульканьем — меч Эвадины перерезал ему горло. Кровь густо брызнула ей на кожу, отчего она остановилась, потрясённо глядя, как Суэйн рухнул на колени, вцепившись руками в шею в тщетной попытке остановить алый поток. Он прохрипел ещё несколько слов, которые было не разобрать из-за льющейся крови, и упал ничком на камни. Я думаю, что когда его сердце вытолкнуло последнюю каплю из раны, он всё ещё пытался вымолить у неё прощение.

— Ты, — сказала Эвадина. На меня испуганно и обвиняюще смотрело бледное, но снова человеческое лицо. — Ты заставил меня это сделать.

Последние несколько секунд я стоял, как вкопанный — внезапный ворох перемен был слишком велик, чтобы его можно было осознать. Но теперь