(Не) Пара для генерала драконов - Валентина Ладная

Пожалуйста, боги, услышьте меня. Пусть он будет свободен. Я не переживу такого позора.

Сестра запрыгнула на кровать, на весу листая хрустящие, пахнущие чернилами страницы.

Секунда, две…

В воздухе застыло напряжение…

Первым не выдержал отец:

— Главное, чтобы это был кто-то не ниже маркиза. Это же такая удача.

Его голос звучал радостно и как-то гордо, я, шокированная, взглянула в его глаза, в которых горел неподдельный интерес к моей персоне. Как же быстро сменились его эмоции. Буквально несколько секунд назад он рвал и метал, а теперь…

Он ждал, все ждали.

Мама толкнула отца в бок, тот зашипел и удивленно на нее посмотрел:

— Мне кажется, дорогой, что это лишь начало наших бед.

Отец лишь отмахнулся.

— Мы можем потребовать выкуп.

От этих слов я вздрогнула.

Отец всего лишь хочет меня выгодно продать, прикрываясь неожиданной истинностью.

Наблюдая за ловкими пальцами сестры, я молилась про себя, чтобы моим истинным оказался дракон попроще.

Сердце замедлило ход…

И она остановилась на одном из разворотов, где какая-то корреспондент анонсировала будущий бал дебютанток и потенциальных женихов…

Фотографии запестрели у меня перед глазами, я тужилась всматриваться в красивые, холеные лица, пока не остановилась на одной из них.

Видимо, у меня на лице отразилось столько эмоций, что все, кто находился в спальне, нетерпеливо наклонились, смотря на объект моего интереса. И в унисон со мной вскрикнули, когда до них, да и до меня наконец дошло, с кем я, никчемная серая, посмела закрепить истинность!

Глава 6

Узкий коридор возле глухо запертых дверей, ведущих в императорскую приемную, внушал жуткий страх. Эти темные давящие на плечи стены с толстыми портьерами на противоположных окнах и множество портретов, с которых на меня смотрел наш император.

Бр-р!

Его пробирающий строгий взгляд проникал под корку мозга, призывал сознаться во всех своих грехах, даже тех, которые не совершала.

Да, я трусила.

Очень.

От волнения стоять смирно совсем не получалось, поэтому я нервно ходила туда и обратно, считая шаги от одного края до другого.

Семьдесят четыре.

Вот уже час прошел с момента, когда отца пригласили в приемную. А меня оставили здесь одну.

— Главное, не наделай больших глупостей, чем в прошлый раз. У меня не хватит сил и нервов отмывать твою и без того потрепанную репутацию.

Отец шипел, больно раня словами, но я видела в его глазах неподдельный интерес и азарт.

Журил он меня скорее по привычке, а в мыслях уже подсчитывал выгоду от проснувшейся так кстати для него истинности.

И впервые мне было совершенно все равно.

Что думал отец, что скажет мать.

ВСЕ РАВНО!

На кону МОЯ судьба.

И я хотела, нет, не так, я жаждала поскорее поставить точку в этом вопросе. В вопросе, в котором мое желание, мое мнение никто не спросит.

Уже не спросили и переиграли.

И это родные и близкие.

А противостоять императору…

Утром, когда пришел ответ на просьбу отца, я категорически отказалась ехать.

О-о-о!

Мое упрямство восприняли бурно, не ожидая от меня сопротивления.

Родители сначала замолчали, ошарашенно переваривая сказанные ровным ледяным голосом слова, а потом взорвались, бурно негодуя в мой скромный адрес.

— Ты понимаешь, что нас всех подставишь. Императору не отказывают!

Мать грозной фурией летала возле моей кровати, стараясь если не словом, так своей фигурой сломать мою волю.

Но я, несмотря на слабость в теле, как никогда была тверда в принятом решении.

— Поедет как миленькая. Что удумала! Иначе вон из дома и поминай как звали.

Отец кричал, извергая на меня яд из угроз и упреков. Но я давно перестала воспринимать его слова всерьез.

Он довольно часто использовал привычный для меня способ запугивания.

Я все так же жила в его доме. Пускай плохо. В беспросветном одиночестве, в тяготеющей надо мной атмосфере нелюбви.

У меня имелась своя небольшая комната и вкусная еда…

Я никогда не жаловалась и ничего не просила.

Больше не просила. Зная наверняка, что не только откажут, еще и обругают вдобавок.

У меня выработался иммунитет, а взрослея, научилась распознавать и их слабые стороны.

Мать, например, сильно боялась упасть в глазах общественности.

Хотя, казалось, куда еще ниже.

Обнищалый род На’йло, пускай и с выдающейся родословной.

И причиной бедности, которая с каждым годом все сильнее отражалась на нашей семье, был и оставался отец. Заядлый игрок, спустивший все наследство, погрязший в долгах и кредитах.

А еще я…

Мама чуть руки на себя не наложила, когда сразу после моего рождения во мне проявилась «серая магия».

В нас любой кому не лень тыкал пальцем. О нас сплетничали и писали в светских хрониках.

Пережив несмываемый позор, она замкнулась в себе, не уделяя мне особого внимания. Ее совершенно не интересовало, что со мной не хотят общаться сверстники. Их придирки и тумаки на общих праздниках, где юные драконы творили что хотели, оставляли синяки и ссадины на моем теле.

А если я смела ей жаловаться, она еще больше злилась, упрекая и ненавидя меня всем сердцем.

Слава всем богам, родилась сестра, и мне стало не нужно сопровождать родителей на ненавистные для меня мероприятия.

Мое место заняла сестра. Черная драконица.

И меня оставили в покое.

И вот сегодня, когда я наотрез отказалась ехать на прием к императору, они словно впервые меня увидели.

На их лицах я читала безграничное удивление и растерянность…

Я даже, казалось, слышала, что они думали:

«Но не силком же ее волочить во дворец!»

Да, я не уступала. Вцепившись в полы все того же одеяла, категорически отказывалась ехать.

И все потому что…

Боялась снова встретиться с ним. С тем, кто волею судеб стал моим истинным…

Нет! Еще раз нет!

Так уж получилось, что я ни разу не видела его воочию. Даже портрет не рассматривала.

Но зато слышала и читала о нем достаточно.

Жестокий боевой генерал.

Веррион Дагнар.

Он редкий гость на балах и приемах.

Это, видимо, мне так несказанно повезло.

Его стихия, его страсть — сражения и поле боя. Где о его подвигах воспевали песни. Даже император благоволил, выделяя среди остальных драконов, любя и уважая его как равного.

Но каждый очередной подвиг означал одно — чью-то смерть. Пусть и врага, которого он с особой жестокостью карал, не различая, мужчина это или женщина, старец или ребенок!

И в таких страшных, не знающих жалости и пощады руках окажусь я?

Ладони сами собой сжимались в кулаки.