Валькирия [= Тот, кого я всегда жду ] - Мария Семенова

Ярун обежал с новостями мало не весь лес, и у нас сталолюдно. Весские, корельские, словенские парни летели как пчёлы на сладкое – хотьодним глазком взглянуть на варягов. Ходили за воинами след в след, просили датьподержать секиру или копьё, заводили робкие разговоры о собственном лихоммолодечестве. Былая охотничья жизнь уже казалась безрадостной, лишённойудальства и забав. Подумаешь, снять с дерева белку, один на один свалить шатунаили пройти по порогам, не оцарапав кожаной лодки…

Варяги незло посмеивались и больше радовались отчаянносмелым проказницам, прятавшимся за спинами парней. Этим дурёхам здесь чудилисьудивительные женихи, совсем не похожие на своих, незначительных, обыкновенных…Со всех сторон хорош воин, откуда ни погляди. Он и надёжа, верный защитник,мужчина среди мужчин. Он никого не боится, за ним, что за стеной, тепло, сыто ивесело. А уж обнимет – все косточки сладостно захрустят… Это сразу видать, дажеглупой Белёне. Кто чуть поумней, тому, как дальний ветер в лицо, повеет древнеетаинство. Одного позовёт, других испугает… За воинами стоят суровые Боги. Какскалы, растущие к небу из спокойной чёрной воды. Посмотришь, и дух зайдётся отстраха, а не отвести глаз! Воины дарят себя Перуну, хозяину молний, на нихпребывает грозная благодать. Бой для них – не простая сшибка из-за добычи, это– служение. И жертва, если понадобится… Перед воинским Богом в страхе мечутсяДомовые, ныряет поглубже в омуты Водяной, отступают, склоняют седые головыхранители-предки… Вот отчего и на нас как будто легла огромная тень, вот отчеголипли к каждому кметю девки-разумницы: подарит дитя – подарит милость Перуна,которой сам наделён… А уж дома-то станут носить на руках, и женихи сизокрылымисоколами слетятся к порогу: от воина сумела родить! Да вдруг сынка!.. Счастье вдом приманила!..

…Всё воистину так, но моя-то Злая Берёза только гремелажелезными сучьями, не торопясь кланяться никому, даже Перуну. Я не моглаобъяснить, но в ней жила равная сила. Я видела: варяг-воевода ни разу неподошёл к дереву близко. Ни разу не наступил даже на тень, наверное, ему,вождю, было многое зримо, невнятное другим… а приметил ли это ещё кто-нибудь,кроме меня, откуда же знать.

Один малый, ровесник мне по годам, повадился к намприходить. Нежатою звали. Глаза у него были совсем не те, что у воеводы. Карие,ласковые. Знать, от воинской жизни ещё не ороговела душа. Отец Нежаты,словенский хоробр, пал на этом вот корабле. Вождь и взял к себе сына погибшего,присматривал за ним, как за родным.

Я рада была слушать разговорчивого Нежату. Мне оченьхотелось его расспросить, почему это вдруг отчаянный вождь едва не попятился отковшика с молоком, и ещё, на каком таком языке толковали порою друг с другомвоевода и Славомир – ведь не по-варяжски?.. Варяжский язык словенскому брат, спятого на десятое, а что-то поймёшь; здесь же… Любопытство меня бороло, но кслову всё как-то не приходилось. А Нежата перенимал у меня коромысло, в охоткупомогал тянуть из подпола корчагу – и всё старался коснуться когда плечом,когда рукой. Я и не замечала сперва – спасибо Белёне, надоумила. Она, конечно,вертелась юлой, но Нежата на неё не глядел. Однажды Славомир посмеялся братски:

– Смотри берегись, эта девка тебя в кадку посадит дакрышкой сверху закроет…

Я при том не была, передали. В который раз про меня говорилиподобное, в глаза и заглазно, но тут я обиделась.