Дыхание ветра - Ляна Лесная

С некоторых пор меня волнует только одна девчонка, всех других я просто не замечаю. Только от неё я не могу оторвать своего взгляда, меня постоянно тянет к ней, что бы я ни делал и где бы я ни был. Рядом с ней я становлюсь совершенно другим, каким-то неспокойным, не могу управлять собой, словно только она управляет моими действиями и поступками.

Похоже, что без неё я уже не могу, скорее всего, укрепляется невидимая связь между нами, и я просто уже не властен над собой. Это так мучительно, когда ты не принадлежишь себе. Кто придумал эту изощрённую пытку?

Меня просто разрывали противоречивые желания. Первое — стремление постоянно видеть предмет моей страсти, заботиться и оберегать. Второе — совершенно противоположное — освободиться от этой болезненной привязанности, чтобы можно было оторваться от неё, быть самим собой, принадлежать самому себе.

Наверное, эти противоречия когда-нибудь доконали бы меня, ведь у нас с Анной не могло быть будущего. Мы с ней из разных миров.

Я — ужасное чудовище.

Она… — она ангел, фея, принцесса.

Что у нас общего? Ничего, кроме болезненной привязанности друг к другу. Зачем усугублять своё и без того тяжёлое положение? Зачем мучить себя? Зачем портить жизнь ей? Но о том, чтобы попытаться разорвать отношения, не могло быть и речи. Да какие там отношения? Я был настолько благоразумен, что не позволял себе никаких вольностей. Наши отношения мы называли просто дружбой, но неужели со стороны нельзя было увидеть, что я окончательно и бесповоротно повержен.

Сдался без боя на милость победителя.

Иногда, когда было очень уж тяжело, я пытался отдалиться от неё, но это было непросто. Мои чувства, требуя выхода, мучили меня, сжигая мою душу. С этим невозможно было бороться, и как я ни старался — у меня ничего не выходило.

Из-за всех волнений я начинал злиться. Злился, прежде всего, на себя, и понимал, что этого делать нельзя, иначе в любой момент мог потерять над собой контроль. Меня просто накрывали неконтролируемые приступы ярости. Но я всегда владел собой — мой отец мог бы мной гордиться. Владение собой — единственное, чему он смог меня научить, от остального я попросту отказывался.

Иногда мне казалось, что Анна понимала, что внутри меня идёт борьба, она так на меня смотрела, словно догадывалась обо всём, что я чувствовал. В такие моменты мне хотелось открыть ей свои чувства и рассказать, кто я, но я благоразумно пресекал свои желания, представляя себе, что может случиться.

Меньше всего на свете мне хотелось её напугать. Не думал, что она была готова к тому, что я мог ей рассказать, и не знал, будет ли готова когда-нибудь.

В своём воображении я представлял себе нашу жизнь, если мы будем вместе. Со временем, если мы поженимся, мне придётся постоянно её обманывать, пока рано или поздно она не узнает, кто я такой. А она узнает, такое не скроешь, если живёшь под одной крышей. Если у нас родится ребёнок, то я точно буду знать, что он тоже станет оборотнем, и просто не смогу с этим жить. Окончательно себя возненавижу. Не смогу смотреть ей в глаза.

Хуже мучений придумать нельзя. Не лучше ли было оставить всё, как есть? Это тяжело, но возможно. Потом, когда мы закончим школу, она поступит в универ, уедет из посёлка и, возможно, мне станет легче. Может быть, со временем она встретит хорошего человека и будет с ним счастлива, родит нормальных детей, а я буду наблюдать за этим со стороны, навсегда оставаясь её другом, буду заботиться о ней, буду любить её детей.

И буду несчастен всю жизнь.

Но этот вариант был единственным из того, что хоть как-то примиряло меня с самим моим существованием.

Не так давно я понял, что отказаться от дара будет не просто, скорее всего, почти невозможно. Сколько мне понадобится времени на это, я не знал.

Может быть, вся жизнь.

Бывали случаи, когда я не мог полностью контролировать себя, и надо мною властвовали чувства. Это было связано с замкнутыми пространствами, но это не страх, а нечто другое, когда над тобой властвует подсознание, а разум почти отключается. Как подсознательная готовность к опасности, когда контроль над моим телом полностью переходит к зверю внутри меня. И это почти невозможно подавить.

Когда мы спустились в пещеру, меня одолело сильное чувство патологического омерзения, к которому я не был готов.

Ещё раньше я узнал от отца, почему все волки ненавидят пещеры, гроты и любые тёмные сырые помещения. Это связано с подсознательным ожиданием нападения упырей, и отложилось в родовой памяти каждого волка с незапамятных времён, когда кровососущие твари спасались от солнечного света под землёй, и выходили только по ночам.

В те далёкие времена они выглядели совершенно иначе, их можно было сразу узнать по серому цвету кожи, по огромным чёрным глазам и уродливым чертам лица, но теперь они уже не прятались от солнца. Питаясь человеческой кровью, они приобрели и человеческую защиту от сжигающего солнечного света, а со временем и человеческий облик.