Отродье мрака - Rotten Apple

Очередное щупальце вылезло из воды у него за спиной, но не бросилось в атаку, а замерло как бы в ожидании. Фелинн посмотрел на него, потом снова на Алейн. При виде её нечеловеческого, но такого искреннего, просящего личика он отчасти расслабился.

И тут почувствовал, как щупальце обвивается вокруг его запястья.

Поверхность стебля была мокрой и щетинистой. Фелинн ожидал, что вот-вот щупальца отравят его, утащат под воду или удушат — но ждало его нечто гораздо худшее. То, с чем Фелинн был так знаком. То, что сделало его изгоем среди его народа — и даже в кругу семьи.

Боль, сравнимая с болью подвергнутого колесованию, пронзила тело Фелинна. Стон, быстро переросший в крик, вырвался из горла, когда он рухнул в воду, чувствуя, как кости в его теле меняют расположение и пытаются встать нужным образом. Кожа его потемнела, руки и ноги вытянулись, лицо исказилось, приобретая звериные черты. Из спины с хрустом выросли две уродливые лапы, быстро превратившиеся в большие перепончатые крылья. Уже нечеловеческим голосом Фелинн взвыл, царапая когтистыми лапами илистое дно озеро, и поднялся уже отвратительным человекоподобным нетопырём, один лишь вид которого мог свести впечатлительную жертву с ума.

Но почему он видел всё это? Почему осознавал себя в чудовищной форме, почему продолжал мыслить, не взирая на превращение?

В первый миг ему хотелось рвать на куски всех и вся — но только потому, что его вынудили в очередной раз перенести эти муки. Он даже бросился на Алейн, но в памяти всплыло лицо той служанки из Железных Нор, и мальчишки-лакея из Гроттхуля, и ещё многих из тех, кого он лишил жизни в слепом демоническом голоде…

Он заметался, забился крыльями о воду, расправил их и взмыл к сводам пещеры Черногриба. Делать это осознанно было сложнее, чем по воле инстинкта. В воздухе он понёсся сначала в одну сторону, потом в другую, чувствуя, как потоки холодного воздуха врезаются в тело, — и обессиленно рухнул назад в воду, подняв целый фонтан брызг и изорвав завесу тумана. Сознание на время оставило его, уступив место почти младенческому забытью.

Забытью человека, совладавшего с невыносимым недугом.

Очнулся Фелинн уже в овраге, возле того самого валуна, на котором покойно лежал его меч. Было холодно — из одежды на нём уцелели одни только кожаные бриджи, да и на тех превращение сказалось не лучшим образом. Голова гудела, перед глазами всё плыло и качалось.

Осмотревшись, он увидел Алейн. Её женственный силуэт казался почти сновидением на фоне клубов светящегося болотного тумана. Она стояла, заложив руки за спину, и внимательно наблюдала за ним — интересно, долго ли?

— Пора возвращаться, — спокойно сказала она.

— Алейн… — казалось, Фелинн отвык от собственного голоса. Он взял свой меч и, уперев его в землю, разогнул ноги. — Ничего не пойму… Что там случилось?.. Черногриб… Черногриб благословил тебя? Ничего не пойму…

Взяв его за руку, девушка улыбнулась сдержанной, загадочной и неповторимо прекрасной улыбкой. Даже видневшаяся в чертах её лица тень беспокойства нисколько не омрачала того очарования, что испытал Фелинн, глядя на неё сейчас. Все сомнения, все соображения касаемо её нечеловеческой природы словно остались в том озере, где властвовал Черногриб с его таинственной магией.

— Он говорил с тобой, — мягко напомнила ему Алейн. — Думаю, ты и сам знаешь ответ.

ㅤ

Фаар-Толи стоял на ушах в преддверии выступления барона Грзуба и его войск. Незадолго до возвращения Фелинна и Алейн в город прибежал кудлохвост из Железных Нор, неся с собой послание. Владыки Тартарии условились о проведении переговоров в Мойнерфьорде, а начаться оные должны были через десять дней после оправки сообщения. С прибытием жрицы Черногриба и княжеского сына барон принял окончательное решение созвать солдат, и снедаемые Топями городские улочки враз наполнились суетой.

Объявив о своем решении советникам, барон изволил поговорить с дочерью с глазу на глаз. Арли, который подслушивал их издалека, частично прознал содержание беседы.

— Фаар-Толи в надёжных руках, — заверил барон свою дочь, хотя больше было похоже, что заверяет себя. — Ты с рождения готовилась встать во главе города — или того, что придёт ему на смену. Помни: имя и влияние не столь важны, когда речь идёт о выживании народа. Любой ценой сбереги наших людей от гибели. И требуй соответствующую цену за наши товары, разумеется.

— Но ты же вернёшься, отец. — В резонирующем голосе Алейн звучала тревога. — Незачем давать мне советы, которые я слышала уже не раз. Ты сам принесешь спасение нашему дому, когда возвратишься с победой.

Барон ненадолго ушёл в себя и замолчал. Потом тряхнул головой, словно старикашка, пришедший в себя после внезапного приступа дремоты.

— Разумеется, — улыбнулся он. — Разумеется, моя милая.

Потом с Топей вернулся Друзи, неся на плече тушку какого-то крупного грызуна. Все радовались в предвкушении сытного ужина — все, кроме самого охотника. Он желал лишь скорейшего окончания совета, чтобы выступить в военный поход против тени. Когда похожие на насекомых воины Грзуба стали выстраиваться на марш, он первым вышел за городские ворота и стал дожидаться остальных.

Удивительно долгим было прощание Фелинна и Алейн. Арли не знал, о чём они говорили, ибо перед самым отбытием решил сходить к портному и залатать башмаки, уже еле-еле сидящие на ногах. Что-то явно произошло между княжеским сыном и жрицей в Топях, думал он. Всё указывало на то, что Фелинн снова перенёс обращение, но похоже, на этот раз обошлось без жертв. Так или иначе, Арли не слишком интересовался подробностями: Фелинн сопроводил жрицу, Грзуб согласился участвовать в совете, а остальное казалось уже не столь важным. К тому же Арли хватало своих забот…

Уходя из Фаар-Толи, он слышал возле себя ровные, тихие шаги Нессы. И вспоминая, зачем прибыл в этот город, приходил к мысли, что обрёл здесь нечто гораздо более значимое.

Неужели это и было то, о чём говорил наставник Грегори? Неужели существовал за стенами Цитадели иной мир, противоположный миру фальши, разврата и фанатизма? Мир, в котором можно любить и быть любимым, совершать поступки, угодные Жерлу, и благодаря этому обретать иную силу, помимо той, что черпается из самых тёмных чувств? Всё это лежало вне плоскости представлений Арли и казалось ему почти непостижимым.

Покидая Фаар-Толи, Арли был исполнен необъяснимого желания жить, которому не умел дать определения. Куда ему знать, что он всего-навсего был счастлив.

Мрак выходит из пещер

«…и будет жертва сия нашим даром тебе, дабы заслужили

мы