Рыжая Соня и ловцы душ - Энтони Варенберг

А Соня, реальная, настоящая, живая Соня, присутствующая при этом, едва не лишилась чувств. Во всяком случае, как ни пыталась она позже вспомнить о том, каким образом ей удалось покинуть спальню Сулара и во что превратился ее двойник, когда все закончилось,— ей это так и не удалось.

Вернувшись к реальности, она обнаружила себя лежащей на голой земле в поле и догадалась, что увела лошадь из хозяйской конюшни и гнала ее, неоседланную, без узды и поводьев, держась только за гриву, до тех пор, пока обе совершенно не выдохлись. Но теперь к девушке возвращалась способность мыслить ясно...

Значит, вот оно что! Каэлла способна принимать любой облик, этим она его и держит. Сулару незачем изменять своей уродливой жене, ибо с нею он имеет все, чего пожелает. Мечту...

И его мечта, его страсть — до сих пор — нескладная рыжая девочка из Хаурана. Такая/какой она была во время их встречи три зимы назад. Значит, он любит ее... любит, и он вовсе не лгал, когда...

Не лгал?! Но это не помешало ему послать в ее дом убийц! Не остановило...

У Сони просто голова пошла кругом.

Что ж, он отлично устроился.

Невелика беда, что он разбил ей сердце и жизнь, коль скоро может всегда иметь ее при себе. Удобно и просто. Да как он смеет пользоваться ее образом и подобием, удовлетворяя свою грязную похоть?!

Все стало на свои места, и Соня даже обрадовалась вновь обретенному чувству ненависти. Естественному, нормальному, здоровому чувству.

Позволив лошади отдышаться по счастью, девушка не насмерть загнала ни в чем не повинное животное,— она возвратилась в дом Сулара.

Там она обнаружила нового молодого парня, только что нанятого Каэллой — очевидно, взамен «Бакира», который оказался неподходящим для ее целей, ибо старая крыса, заглянув в душу Сони, увидела там образ мужчины, своего мужа, а поклонники немедийской любви ее не интересовали.

Сулар же не придумал ничего лучшего, как за ненадобностью избавиться от «Бакира», и, протягивая Соне честно заработанные деньги, сказал:

— Извини, Бакир, за то, что госпожа... в общем, покушалась на твою честь. Она немного не в себе, вот и...

Если не считать лошадей, они были совсем Одни.

Сейчас или никогда.

— Вы стоите друг друга,— тихо сказала Соня.— Одна любит мальчиков. Другой, естественно, девочек.

— Что?!.

Она стянула с головы скрывающую волосы шапочку, и рыжая грива рассыпалась по ее плечам.

— Узнаешь?..

— Соня,— выдохнул он... и вдруг с ним случилось нечто такое, чего она никак не ожидала.

Ибо этот сорокатрехлетний красавец, богатый господин, закрыл лицо руками и разрыдался.

Ничего проще, чем убить его сейчас, и измыслить было невозможно. Но Соня не могла этого сделать!..

— Соня, Соня,— шептал он,— да ведь все эти годы я ни на единый миг не забывал о тебе...

— Я тоже,— сказала она.— Еще бы. После того, как те, кого ты послал, вырезали мою семью. Как только земля до сих пор не разверзлась под твоими ногами, проклятая гадина!

Но, как с самого начала, так и теперь, слез у нее не было.

— Ты пришла, чтобы убить меня, я знаю,— проговорил Сулар, справившись с собой.— И клянусь, ты имеешь на это полное право. Но ради всего святого, выслушай меня. Я не мог поступить иначе. Твой брат — Предсказанный — оказался именно тем человеком, которого я выслеживал долгие годы. Угрозой Аквилонии и всей Хайбории, гирканским чудовищем, способным погубить сотни тысяч людей...

— Он был маленьким мальчиком, Сулар.

— Но я не мог позволить ему вырасти и пройти Посвящение Рыси! Я дал клятву спасти Аквилонию!

— Мне ты тоже давал клятвы. И лгал. Все время только лгал.

— Нет. Я любил тебя.

— Нет?! А, ты прельстился сопливой дурочкой и в самом деле собирался жениться на мне?!

О, боги! Сулар, лучше замолчи, ты просто отвратителен.

— Я прельстился не дурочкой. Меня никто никогда не любил так нежно, преданно и горячо, как ты. Когда мы встретились, я же не знал об Эйдане... Я ничего не знал!

От невыразимой муки его голос опять сорвался.

— Ты была мне очень нужна... поверь. Я был готов своими руками разорвать всякого, кто посмел бы обидеть тебя. Но у меня был долг. И я обязан был его исполнить. Я не знал, что после этого моя жизнь потеряет всякий смысл, потому что я потерял тебя навсегда. И все эти годы я прожил точно в преисподней.

— Я тоже.

«Вернее, это именно я прожила их точно в преисподней, а ты имел мой образ, подделку-двойника, имел ее, когда и как хотел, и сейчас мне, а вовсе не тебе есть над чем плакать»,— подумала девушка. Но промолчала. Будь оно все проклято! Ее бедное глупое сердце даже в этот момент продолжало любить его. Но ладонь, сжимавшая рукоять ножа, оставалась сухой, как и глаза. Сулар протянул к Соне руки, и девушка обняла его.

— Я люблю тебя,— шепнули ее губы.— Это ужасно, неправильно... но я по-прежнему тебя люблю.

— Прости меня, Соня...

— Да, Сулар.

«Ты, как мог, исполнил свой долг. А я исполняю свой».

Нож вошел точно в его сердце. Потому что любящий наверняка знает, где бьется сердце любимого.

Но Сулар умер не сразу. Он успел еще сказать прежде, чем она выдернула лезвие:

— Эйдан остался жив. Его не нашли...

Если бы не эти слова, второй удар ножа, вполне возможно, убил бы ее самое.

Наблюдатель впервые посмотрел на Соню иначе, чем обычно. С уважением. Как на равную.

— Мать Рысь,— сказала девушка,— не оставляй меня.

Ибо теперь ей открылось имя.

* * *

...Гинмар не размыкал рук до тех пор, пока она не перестала вздрагивать и не затихла.

— Это действительно все. Ну, потом я еще пыталась разыскать Эйдана... но у меня ничего не получилось. Отпусти. Мне уже лучше.

— Эйдан... и Кейнкорт — это один и тот же человек?

— Не знаю, но думаю, что так.

— Значит, ты нашла его. Через столько лет.

— Я могу ошибаться.

— Не можешь. Разве сердце когда-нибудь обманывало тебя? Вероятно, он будет счастлив встрече с тобой.

— Вот этого я действительно не знаю. Ну что, Гинмар из Ианты, пойдем дальше.

Видно было, что ковент глубоко потрясен Сониным рассказом. Он был слишком впечатлительным человеком, чтобы спокойно воспринимать подобные откровения. Но ему и в голову не пришло осуждать Соню. Если даже она и допустила когда-то страшную, роковую ошибку, то вообразить себе более жестокую кару, нежели та, что она назначила себе сама, было невозможно. И такую месть — тоже.