Острова жизни - Ольга Белошицкая

(Сезон Холода. Риаллар, Джар Илломайн.)

Погребальный костер развели на узкой кромке плато перед входом в Обитель Колодца. В распадке, на месте лагеря, образовалось большое озеро кйти, которая, насытившись, остановила свой рост. Оставшиеся в живых — тринадцать риалларцев, шестеро хильдов, четверо людей Лахлайда — укрылись в Обители: им было уже все равно, на чьей стороне они были до бойни. Джерхейн, к счастью, уцелел, хотя и его зацепил хильдайрский меч. Ард-элларцев не обнаружили: то ли они успели прошмыгнуть в Ворота во время всеобщей паники, то ли все погибли. Лейт чудом уцелела: Тэйн нашел ее, едва очнувшуюся, неподалеку от тела Даллана, и сразу же вытащил наверх, в пещеры.

Лайдов выжило гораздо больше, благодаря вовремя отданному приказу отступить. Сейчас, когда связь с Алуре была прервана, опять встал вопрос о снабжении уцелевших продовольствием; воды в Обители Колодца, к счастью, пока хватало на всех. Кое-какие запасы провизии в подгорном лагере еще оставались. Они позволяли продержаться в режиме жесткой экономии дней десять, но не больше. Люди надеялись, что после Пришествия все вернется на круги своя, но Джерхейн и Ройг, прикинув реальное положение дел, сильно сомневались, что в разрушенной, иссушенной стране что-то быстро изменится к лучшему в короткие сроки. Тэйн был готов снова создать Ворота на Алуре, но только после того, как хаос Пришествия утихнет. Кельхандар, второй создатель Ворот, молчал, угрюмо кивая. К счастью, лайды слушались и почитали Кианейт не меньше, чем его самого. Именно благодаря ей лайды поделились с людьми накопленными ими самими запасами продовольствия, и показали людям несколько неизвестных ранее чертогов Тонхайра, удобных для жилья, и безопасных путей во внешний мир.

У Кианейт неплохо получалось находить общий язык и с лайдами, и с людьми. Джерхейн нехотя признал, что теперь, когда они не связаны ничем, кроме общей беды, они прекрасно ладят на деловой почве. Сын Кельхандара и Кианейт, названный Келлиахаром в честь какого-то героического предка хильдской княжеской династии, крепкий и здоровый малыш, засыпал на руках своей няньки-лайды гораздо быстрее, чемна руках родной матери.

Когда ритуал был окончен, Тэйн собрал пепел в урну, заявив, что собирается положить прах учителя в Усыпальницу, находящуюся в срединной части Джар Ил. Там частичка Даллана обретет бессмертие вместе с древними тумбами. Тонхайр переживет еще множество Пришествий, и Даллан — вместе с ним. Потомки будут гадать, глядя на светящиеся в темноте надписи, об их истинном назначении, и вряд ли кому придет в голову простая мысль, что это всего лишь кладбище… Просто кладбище тех, чьи родственники, друзья, последователи и ученики хотели сохранить частичку памяти о них в веках.

Урна с прахом уместилась на самом краю второго кольца тумб — там словно бы умышленно было оставлено место для еще одного камня-надгробия. Его сделал один из выживших ремесленников Эргалона — простой камень с отрогов Илломайна, аккуратно обточенный, с выбитым внизу именем и годами жизни, с узким стаканом для праха внутри. Ройг закрепил его в небольшом углублении, равноудаленном от остальных тумб, и камень словно врос в пол, идеально войдя в нишу, словно именно это место ждало его в течение многих веков. Завершив дело, Тэйн отошел назад, глядя на пылающие огнем объемные знаки внутри третьего кольца, издававшие тонкую и печальную мелодию. Если вслушиваться, если внимать этим едва слышимым переливам печальной и вместе с тем светлой темы, казалось, что они рассказывают ему какую-то сложную печальную историю — словно чью-то жизнь, длинную, полную перипетий, пришедшую к величественному и справедливому финалу, но в то же время незаконченную. Перед его внутренним взором появился человек — или телл? Кто-то, похожий на телла, но с узнаваемыми человеческими чертами, брел по такому яркому, полному жизни, но в то же время безлюдному миру. Где-то там, позади, остались только что созданные Ворота, впереди лежал новый мир, невинный, неискушенный, такой чистый и прекрасный. Человек — или телл? — обернулся, улыбаясь, глядя на величественные горные вершины, на нетронутые, еще не обжитые долины, зеленые, цветущие, столь прекрасные в своей первозданной чистоте… Камень, плоский грубый камень, светлеющий от его слов, повиновался одному только его искреннему, неистовому желанию.

И город, встающий на этом самом месте. Прекрасный, наполненный жизнью и магией, принесенной желанием Творца и прижившейся здесь, словно родная… И он сам, человек — или уже телл? — нет, все-таки человек — поднимающийся обратно в горы, туда, откуда он пришел, туда, к самым первым своим Воротам в этот мир — далеко не первым на самом деле, но здесь — здесь… есть всего один путь извне, туда, дальше, меняя один за другим великие Потоки, бродя по мирам, задерживаясь в них надолго, чтобы потом снова, снова продолжить путь…

Ворот не было. Там, в глубине гор, в странных, источенных древними тварями подгорных пещерах, не было ничего, кроме тьмы, и тварей, и отчаяния.

Вздрогнув, Тэйн вырвался из водоворота видений, навеянных Усыпальницей. Очнувшись, он ощутил отчетливое подрагивание пола под ногами и вибрацию стен. Мелодия, издаваемая камнями Усыпальницы, стала нарастающе тревожной.

— Тэйн! — обернувшись, он увидел Даниру, испуганно-встревоженную, в проходе между залами. — Джерхейн просит тебя прийти. Кажется, оно началось.

— Что? — не понял он.

— Пришествие!