Предатель - Энтони Райан

Сержант, командующий солдатами Ковенанта, взял себя в руки и, чтобы утвердить свою власть, поднял алебарду, направившись ко мне.

— Лорд Элвин Писарь, вас объявили предателем…

Черностоп отреагировал на моё прикосновение к поводьям с отработанной скоростью и точностью — поднялся на дыбы и ударил сержанта передними копытами. Тот рухнул назад с окровавленным месивом вместо лица. Солдат справа от него был всего лишь мальчишкой, вероятно, новобранцем в войске, и он явно хорошо знал историю о Писаре-Предателе, но не имел опыта общения с капитаном Элвином. Если бы я не был так сосредоточен, то, наверное, встретил бы его безрассудную атаку ударом, который лишь ранил бы его или оглушил. Вместо этого я вонзил ему в лоб лезвие украденного фальшиона, пинком отбросил тело в сторону и спешился с Черностопа. Остальные солдаты — все старше и значительно умнее — стояли в сторонке, пока я поднимался по ступеням эшафота.

Лицо Лилат тоже сильно отличалось от лица Делрика — оно всё было покрыто шрамами и синяками. Как и у него, её смерть была медленной, а полоса сырой плоти на шее свидетельствовала о том, что она боролась до самого конца.

— Элвин! — снова крикнул Уилхем, больше не пытаясь приглушить голос. Я смутно услышал громкие голоса со стороны главных дворцовых ворот, за которыми вскоре последовал скрежет огромной распахиваемой двери.

— Ты это видел? — спросил я Уилхема, по-прежнему не в силах отвести взгляд от лица Лилат. — Ты стоял здесь и ничего не делал, пока зачитывали обвинение? Может, ты ещё и кричал вместе со всеми?

— Я ничего не мог поделать, чтобы это остановить! — В его голосе смешались гнев и боль, отчего я обернулся и обнаружил, что он охвачен отчаянной мольбой. — Но я могу спасти тебя. — Громкий топот донёсся со стороны дворца, указывая, что главные ворота теперь полностью открыты. — Элвин, прошу!

Я перерезал фальшионом верёвку и взял на руки обмякшее тело Лилат. Новая волна мучений пронзила бедро, когда я укладывал труп на седло, а затем забрался сам. Знаю, тогда я вскрикнул от боли и горя, поскольку помню, как солдаты отступили ещё на несколько шагов. Но с этого момента наше последующее бегство из города для меня — лишь смутное, призрачное событие. Я знаю, что на воротах случился короткий, но яростный бой с рианвельскими стражниками, но его детали навсегда утрачены. Ещё я не помню, как остановился у эшафота, но, если верить Тайлеру, перед тем, как уехать с телом Лилат, я обернулся и сказал солдатам следующее: «Она не королева. И не мученица. Это ложь, а мы все глупцы. Оставьте этот город и отправляйтесь в то место, которое вы называете домом. Если же не уйдёте, то в следующий раз, когда мы встретимся, я вас всех убью».

* * *

Я заставил себя взглянуть на тело Лилат, только когда положил его в лесу. У меня не было желания смотреть на следы пыток, маравшие её кожу, но я не позволил себе из трусости отвести взгляд. Самое меньшее, чего она заслуживала — это надлежащего описания причинённых ей мучений.

Я обнаружил несколько ожогов и множество незашитых порезов. Ещё были следы поменьше, которые, как я знал, остаются от длинного тонкого клинка — его вонзают глубоко в мышцы, чтобы достать до нервов. Я раздумывал, какие вопросы ей задавали, и знал, что в любых ответах, слетевших с её уст, они получили бы мало осмысленного. А ещё я задавался вопросом, была ли там Эвадина, стояла ли, сурово глядя на мучения, причиняемые одной из каэритов, которых она так ненавидела. Вряд ли. Я всё ещё понимал её ум, во всяком случае, ту её часть, которая считала себя человеческой. Как и многие тираны, Эвадина думала, что она-то не такая. Для неё подобные крайности были необходимостью, а не жестокостью. Кроме того, хотя она соглашалась на зверства, совершаемые от её имени, но сама участвовать в них не желала. В конце концов, такие вещи ниже достоинства королевы.

— Вы оставляете своих мёртвых лесу, — сказал я, положив ладонь на лоб Лилат. Когда дело касалось обращения с павшими, каэритские обычаи отличались прагматичностью, вплоть до безразличия. Но я был уверен, что те, кто оставляет оболочку своих близких на милость природы, должны практиковать какую-то форму ритуала, и ругал себя за то, что не удосужился изучить его, пока жил среди её народа. И всё же, я чувствовал себя обязанным произнести панегирик, даже если он представлял собой всего лишь неуклюжие слова, сказанные виноватым дураком. Я изо всех сил пытался вызвать в памяти её лицо таким, каким оно было при жизни, но видел только побитую, разрушенную маску, лишённую жизни.

— Раньше я думал, — продолжал я, выдавливая слова из перехваченного горла, — что не хочу, чтобы ты шла за мной. И никогда не просил, так ведь? Но когда проснулся на той горе и обнаружил тебя рядом, почувствовал признательность. Признательность за то, как ты направляла меня, за твои знания. И больше всего признателен за то, что ты была моим другом, поскольку их у меня так мало. И я признателен за каждый шаг, что мы делили. Не буду клясться, что отомщу от твоего имени. Ты бы этого не хотела, и нам уже не до мести. И вот последнее, за что я признателен: тебе не придётся видеть, что я собираюсь сделать.

Я провёл пальцами по завиткам её волос, думая, отчего это мне раньше не пришло в голову, что они намного темнее, чем у любого каэрита, которых я встречал раньше.

— Наследие твоего альбермайнского предка? — спросил я её, вспоминая рассказ Эйтлиша о происхождении Лилат, как он спас её прапрабабушку от несчастного существования в крепости какого-то мелкого дворянина. — Возможно, где-то в этой тёмной стране есть замок, на который ты могла бы претендовать по праву крови. — Я рассмеялся, но вместо смеха вышел прерывистый всхлип, первый из многих. Там, на этой маленькой поляне, я склонился над трупом женщины, чью дружбу не заслужил, и плакал, пока небо не потемнело, и у меня больше не осталось слёз.

— Мы могли бы выкопать для неё могилу, — сказал Тайлер, когда я вернулся в лагерь. Час был уже поздний, но огонь горел маленький, чтобы не привлекать лишних глаз. Благодаря напряжённой скачке мы уехали как минимум на тридцать миль от города, но наше затруднительное положение требовало осторожности. Ради поисков Писаря-Предателя Эвадина отправит всех всадников под своим началом прочёсывать местность.

— Её народ не роет могилы, — ответил