Призрачная империя - Рина Харос

голову тупыми ржавыми гвоздями. Порой женская месть бывает глупа и бессмысленна. Слезы текли по лицу, отчего пришлось запрокинуть голову назад, чтобы капли не попали на грудь Ильи. Я села на всю длину члена и испытала жгучую боль, запах крови ударил в нос, отчего меня едва ли не вывернуло, но нашла в себе силы и, сквозь унижения и неприятные ощущения, начала двигаться, стараясь не думать о том, что сейчас происходило.

Я надеялась, что отмщение подарит хоть какую-то радость, но она втоптала меня в грязь, из которой не будет спасения. Илья пару раз дернул бедрами, схватил за талию и приподнял, кончив на живот. Я сжалась комком на сене, отвернувшись от мужчины, и, закрыв глаза, тихо плакала. Низ живота горел, влагалище ломило от боли, но он не должен был видеть моего унижения. Илья приподнялся на локтях и поцеловал в лопатку, приобняв.

– С тобой все хорошо?

Я смогла только кивнуть. Мы лежали так минут десять, пока слезы не перестали течь, а осознание совершенного не достигло разума.

Домой мы шли в тишине. Илья попытался поцеловать, но я уклонилась, сказав, что мне нужно побыть одной. Он понимающе кивнул.

Я не помнила, как оказалась в своей комнате. Оля сидела на кровати и нервно заламывала пальцы. Увидев меня, она подорвалась, но ее взгляд остановился на кровавом следе на подоле платья.

– Сашенька… он тебя бил?! – словно кошка, зашипела княжна и обняла так крепко, что едва не треснули ребра.

Я мотнула головой и разревелась на плече Оли, больше не сдерживаясь. Она замерла, а потом выдохнула, все поняв без слов. Княжна помогла мне умыться, переодеться и всю ночь проспала со мной, переплетая пальцы. Я была благодарна ей, что не пришлось выслушивать о том, какая я дура, или того хуже – видеть в глазах сожаление.

Оля помогала всем, чем могла. Просто была рядом, и этого было достаточно.

Глава 48

Григорий Азаров

Зов дома и любви нельзя заглушить

Сощурив глаза, закурил сигарету и затянулся, чувствуя, как дым заполнял легкие. При Саше не мог курить – девушка выкидывала самокрутку моментально. Но сейчас, находясь за сотни километров от Москвы, я сидел среди деревьев и затягивался, словно в последний раз. Руки, вымазанные кровью бесов, окрашивали кожу до локтя смоляной жидкостью, напоминающей гудрон. Оказалось, убивать тварей легко: проткни лоб острой палкой, а потом вырви сердце и скорми кикиморе – маленькой, сморщенной, скрюченной, безобразной, неряшливой, одетой в лохмотья старушке.

Волосы легли на глаза, отчего пришлось зачесать их назад и скрепить жгутом. Я зажал сигарету губами и откинулся спиной к дереву, где виднелись следы когтей беса, пытающегося спастись от ненавистной участи. Обвел взглядом поляну и усмехнулся – порядка двадцати кикимор сидели среди невысоких кустов и пожирали сердца себе подобных тварей, совершенно не брезгуя. Изуродованные тела существ лежали в одной куче – выпотрошенные кишки какими-то мелкими кусками свисали с мохнатых рук, ноги вывернуты копытами вверх. По их душу наверняка придет какой-нибудь хищник, почувствовав запах крови и разложения, которое начнется со дня на день, так что надо поторапливаться.

Докурив сигарету, выкинул окурок в кусты, предварительно потушив о подошву сапог. Я встал и направился в сторону трактира, даже не пытаясь скрыть свой обезображенный вид: рубашка порвана и едва скрывала оголенное тело, штаны свисали рваными лоскутами, весь в грязи и крови, только сапоги удивительным образом остались целы.

Смеркалось, поэтому не пришлось отвечать на вопросы хозяина. Первый этаж, где проходили гулянья, был забит до отказа: мужчины пили пиво и ром, которые лились рекой, молоденькие слуги сновали туда-сюда, подавая еду и забирая пустые тарелки и стаканы. Юркнув на второй этаж под радостный гогот гостей, я добрался до комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.

Я платил хозяину трактира вдвое больше. Алчный старик был рад и соглашался на мои условия – лохань с горячей водой каждый вечер и завтрак в комнату.

В сумерках наступающей ночи я судорожно выдохнул и начал складывать грязную одежду на пол около двери, не желая растаскивать грязь по полу. Дошел до лохани и коснулся ладонью обжигающей воды, от которой по поверхности струился пар. Перекинув ногу, потом вторую, опустился в емкость и сжал зубы, когда тело обдало лавой. Погрузившись под воду с головой, какое-то время не дышал и пытался прийти в себя.

Когда воздух в легких начал заканчиваться, вынырнул и начал тереть тело грубой мочалкой и мылом, которые лежали на стуле рядом с лоханью. Вода окрашивалась в темный оттенок, и спустя пару минут я уже вытирался полотенцем и натягивал свежую одежду – штаны, крепившиеся на бедрах поясом с серебристой пряжкой в виде герба империи.

Одноместная кровать, лохань с водой, стол и два стула – довольно скудно, но выбирать не приходилось. Я расчесал мокрые волосы пальцами и откинул на спину, чтобы не мешались. Сев на свободный стул, достал из выдвижного ящика стола бумагу, перо и чернила. Какое-то время просто смотрел на лист, пытаясь собраться с мыслями. Голоса и смех внизу отвлекали, но это занятие уже становилось своего рода ритуалом.

Обмакнув перо в чернила, начал выводить дрожащей рукой слова, которые диктовались отголосками души.

Прошел почти год, как я уехал. Осталось несколько очагов, которые необходимо уничтожить. Это было мое 339-е письмо Саше, оставшееся без ответа.

Глава 49

Александра Вильская

Освободи сердце

от ненависти

– Спасибо, Антонина, – вежливо, но холодно отозвалась я и взяла очередное письмо, которое служило красной тряпкой для быка. Видела росчерк пера, знакомый до боли почерк.

– Все хорошо?

– Да, можешь идти.

Служанка покосилась на меня, но промолчала. Дождавшись, когда дверь закроется, судорожно начала рвать конверт и перечитывать написанное не менее дюжины раз.

Моя маленькая пылкая императрица, не знающая прощения. Не могу подобрать слов, чтобы описать разъедающее изнутри чувство пустоты, когда вспоминаю о тебе. Триста пятьдесят одно письмо осталось без ответа, но тем желаннее скорая встреча. Позволишь ли коснуться на миг или раскроишь душу на множество осколков своим равнодушием? Как бы то ни было, прошу лишь об одном – не забывай меня, сколько бы времени ни прошло. Расстояние не сотрет, не уничтожит чувств, ради которых просыпаюсь и продолжаю жить. Каждый вздох наполнен тоской, мелькающий силуэт в толпе неразрывно связан лишь с тобой. Злись, проклинай, но позволь любить тебя.