Линии судьбы - Артём Федоренко

физически, а самой своей сущностью. Он почувствовал, как они отзываются на его прикосновение, как дрожат от его воли. Это ощущение было одновременно пьянящим и пугающим — словно он касался самой ткани мироздания. Один поворот, одно крошечное изменение…

Его сознание заполнил оглушительный звон схлестнувшихся вероятностей. Мир вокруг пошёл трещинами, как разбитое зеркало, а потом осколки реальности начали складываться заново.

Получилось ли у него? Он не знал. Всё, что оставалось — довериться своему выбору и той силе, что теперь текла через него. Это было так не похоже на привычный контроль, к которому он стремился всю жизнь, и всё же… это чувствовалось правильным.

А потом всё погасло.

Последним, что он услышал, был шёпот Фортуны: “Увидимся в мире, который тебе предстоит защитить…”

Тьма поглотила его сознание, унося прочь от застывшего мгновения аварии, от прежней жизни, от привычной реальности. Где-то в бесконечной дали забрезжил новый свет — свет другого мира, который теперь нуждался в нём больше, чем этот.

Феликс чувствовал, как его личность, его сущность трансформируется, сливаясь с новой силой. Не разрушаясь, но дополняясь чем-то большим, чем он когда-либо был.

Он всегда считал, что в бизнесе нет места сантиментам. И всё же сейчас, на границе между мирами, он подумал о чердаке с голубями, о дяде Коле, о своих мечтах стать чем-то большим, чем просто богатым человеком. Может быть, все эти годы его душа знала что-то, чего не осознавал его ум. Может быть, эта встреча с Фортуной не была случайностью, а лишь очередным шагом в долгом путешествии, которое началось ещё в детстве.

С этой мыслью он позволил потоку новой реальности увлечь его за собой — к неизвестному будущему, полному опасностей и возможностей.

* * *

Боль пришла первой. Острая, пульсирующая, она затопила сознание Феликса ещё до того, как он открыл глаза. Каждый вдох отдавался огнём в рёбрах, каждое движение словно прошивало тело раскалёнными иглами.

Фортуна. Авария. Предложение стать её чемпионом.

Обрывки воспоминаний проносились сквозь туман боли. Последнее, что он помнил — как Фортуна протянула ему руку, как он ощутил странное смещение реальности, а затем… пустота.

Феликс попытался сфокусировать взгляд. Его тело ощущалось неправильно — чуть выше, крепче, с иной мышечной памятью. Словно он примерил чужую кожу, не зная, как в ней двигаться.

“Где этот ублюдок прячет печать?” — голос, грубый и резкий, прорвался сквозь пелену дезориентации. За ним последовал удар — тяжёлый ботинок врезался в рёбра, выбивая остатки воздуха из лёгких.

Печать?

При этом слове что-то отозвалось в центре груди — лёгкое тепло, пульсация, словно защитная реакция тела на присутствие этих людей.

Его тело лежало на чём-то холодном и твёрдом. Камень? Бетон? В воздухе висел странный запах — смесь сырости, металлического привкуса крови и чего-то ещё… чего-то гнилостного, от которого к горлу подкатывала тошнота.

“Проверь его карманы ещё раз,” — второй голос, более спокойный, но от этого не менее опасный. Грубые руки вывернули карманы одежды, которую Феликс не помнил, чтобы надевал.

Тело, в котором он находился, казалось непривычным, словно он провёл в нём всего несколько часов, не успев освоиться. Странно, но ни одно из прошлых бизнес-решений, ни один риск, на который он шёл в прежней жизни, не подготовили его к этому моменту.

Новая волна боли накрыла его, когда кто-то схватил за волосы, заставляя поднять голову. Феликс с трудом разлепил опухшие веки. Перед глазами плясали чёрные точки, но сквозь них он различил размытые силуэты. Четверо мужчин в тёмной одежде окружали его.

Теперь, когда зрение прояснилось, он заметил детали, от которых по спине пробежал холодок. Главарь со странно пульсирующими венами на висках, словно чернила растекались под кожей. Громила с ботинком, чьи зрачки время от времени расширялись до неестественных размеров, почти поглощая радужку. Худощавый с руками, покрытыми мелкой сеткой тёмных линий, напоминающих трещины на фарфоре. Четвёртый, державшийся в тени, с неестественно бледной кожей, под которой проступали тёмные прожилки.

И тогда среди хаоса мыслей и боли он внезапно увидел странное свечение. Нити? Линии? Они проявились ярче, когда один из нападающих — тот, с пульсирующими венами — приблизился к нему. Словно новая способность активировалась в ответ на опасность, исходящую от этих людей.

Странное чувство отторжения поднималось откуда-то из глубины тела, словно на клеточном уровне оно распознавало угрозу в этих людях. Мышцы непроизвольно напрягались, готовые к какому-то специфическому движению, которого Феликс не знал, но его новое тело, казалось, помнило.

“Может, он поглотил её?” — предположил худощавый, и Феликс почувствовал, как холодная сталь лезвия прижалась к его горлу. “Давай проверим…”

Внезапное жжение в груди, в месте, где, судя по всему, находилась та самая печать, о которой они говорили, стало сильнее, когда лезвие коснулось кожи. Странно, но когда он сосредоточился на светящихся нитях, физическая боль словно отступила на второй план, как будто его сознание нашло убежище в новом восприятии реальности.

Время замедлилось. Нити. Повсюду. Яркие и тусклые. Движутся. Связывают людей. Показывают… варианты?

Он видел их все — десятки, сотни возможных исходов. В большинстве из них он умирал: от лезвия у горла, от следующего удара в голову, от внутреннего кровотечения. Смерть плела свой узор, закрывая все пути к спасению.

Золотые нити чистых вероятностей резко контрастировали с темными, извилистыми линиями, которые окружали его мучителей и, казалось, искажали пространство вокруг них. Чем больше он фокусировался на светлых, ясных линиях вероятностей, тем сильнее чувствовал отвращение к темным, искривленным паттернам, которые окружали нападающих — словно его новый дар был естественным антагонистом этой странной тьмы.

Среди переплетения нитей мелькнула золотая искра — крошечная вероятность, почти невидимая среди более ярких линий. Не разум, а какое-то новое чувство, заложенное глубоко в сознании, потянулось к золотой нити. Это был не расчет — отчаянный инстинкт самосохранения.

“Мастер Ю,” — слова сорвались с его разбитых губ прежде, чем он осознал их смысл.

Имя возникло само собой, словно тело помнило то, что было недоступно его собственному сознанию. “Мастер Ю,” — произнесли губы, подчиняясь какой-то глубинной памяти. И что-то странное произошло — на мгновение темные прожилки на коже нападающих словно отступили, а их глаза расширились в узнавании и… страхе.

“Мастер Ю должен знать…” — продолжил Феликс, наблюдая, как нити вероятностей вокруг нападающих затрепетали и частично побледнели при упоминании этого имени. Оно явно обладало особым значением в борьбе с той странной тьмой, которую Феликс инстинктивно ощущал в своих мучителях.

Лезвие у горла дрогнуло. Феликс почувствовал, как напряглись его