Отягощенные злом. Нет пути назад - Александр Афанасьев

Зима. Холод. Никогда не любил зиму, чтоб ее…

Нащупывая в кармане брелок противоугонки, направился к стоянке, где меня ждала бронированная машина.

– Эфенди…

Повернулся. Молодой парень, с короткими турецкими усиками, закутанный от холода в пуштунское бесформенное покрывало. Таксист, к гадалке не ходи. Интересно, как его сюда пустили: сюда не пускают таксистов из-за угрозы террористических актов, постояльцев привозят-развозят машины, принадлежащие отелю. Наверное, родственник одного из тех замерзших нафаров, греющихся у огня.

– Эфенди, такси совсем недорого.

– Рахман, дост, – вежливо сказал я, – но у меня есть машина.

– Эфенди… – не отставал таксист, – дороги Афганистана опасны, а там, где вы хотели бы оказаться, особенно. Вам нужен провожатый, иначе вы никогда не доберетесь до своей цели. Очень недорого, эфенди…

Я понял, кто это. И зачем он здесь.

– Каждая работа должна быть оплачена по справедливости, мой друг. На вот, возьми. И не считай это лихвой. Своди свою девушку куда-нибудь. – И с этими словами я протянул таксисту десять катеринок. Сто рублей более чем достаточно для услуги такси, но я предпочитаю здесь не экономить. Мало ли кто этот водитель и что от него будет зависеть. И пусть он воспринимает меня не как неверного, приговоренного к смерти Шурой, а как человека, который дал ему неплохие деньги за услугу. Ведь в молодости денег постоянно не хватает, по себе знаю.

Короче говоря, делай добро. Может быть, и вернется…

Водитель явно замялся – а кто берет деньги у кяфира, тот сам кяфир, – но все-таки деньги взял. Поспешно спрятал в нагрудный карман рубахи.

– Сюда, эфенди…

Буран разыгрался не на шутку, как в степях северного Туркестана. Ледяное крошево летело в стекло, было темно, фары не пробивали и на пять метров. Я начал понимать, почему афганцы выбрали именно этот день: о полете беспилотников в таких условиях не могло быть и речи.

И мне, если честно, беспилотники тоже были не особо нужны.

Фары внезапно высветили надвигающуюся на нас стальную громаду, афганец выругался, вывернул руль, и мы разошлись с морским высадочным средством, на котором здесь передвигались морские пехотинцы. Колесный монстр – до крыши даже я с трудом могу достать рукой.

Вот и еще один повод для вражды. Один идиот не включил фары ночью, опасаясь обстрела из темноты. Другой не успел вовремя отвернуть – могли бы и мы сейчас не успеть. ДТП, труп. Или трупы. Для афганцев понятно, кто виноват. Да и для нас тоже.

Ненависть. Злоба. Недоверие. Груз накопленных обид. Все это довлеет над нами, мешая нормально в мире жить.

Мой преемник на посту наместника (придурок) остановил вывод войск на половине. В итоге войск оказалось недостаточно, чтобы контролировать ситуацию, но достаточно, чтобы вызывать инциденты наподобие этого. По-моему, самое худшее дело – это дело, остановленное на половине. Лучше бы вообще не делать.

Да, кстати, если еще не представил моего воспреемника на посту наместника – извольте. Это Его Высокопревосходительство Наследник Бухарский, ротмистр гвардейской кавалерии. Да-да. Он. Назначили его в ходе кампании по «исламизации» конфликта. Кто-то умный в Санкт-Петербурге – я так и не знаю, кто этот умник, иначе наведался бы и дал пощечину – решил, что раз мусульманину харам убивать мусульманина, значит, надо наводнить Афганистан войсками, состоящими из мусульман. Я даже говорил на эту тему с Ее Высочеством, но она милостиво изволила разъяснить, что надо все попробовать. Сомнительное утверждение, очень сомнительное: я могу вам назвать как минимум десяток случаев измены за последние месяцы.

Впрочем, я не могу предпринимать ничего против моего преемника хотя бы из соображений чести. Когда на корабле раздрай и каждый делает то, что в голову взбредет, ничем хорошим это не закончится…

Мы, по моим расчетам, все еще находились в Западном Кабуле, в его «частном секторе». Из-за пурги ничего нельзя было разглядеть. Одни бетонные заборы сменялись другими, но водитель вел уверенно, и явно не первый раз. Потом он свернул, и мы вкатились в черный провал ворот, которые за нами немедленно закрыли.

Боевики. Их было четверо, и сколько-то еще было в темноте. Автоматы Калашникова, на двух подствольные гранатометы, они стояли в темноте в одинаковой форме афганских контрактников, и теплые капюшоны делали их похожими на фанатичных монахов, которые несколько сот лет назад жгли людей на кострах.

Я вышел из машины.

– Лаасуна портакра, – сказал боевик, стоящий ближе всего от меня, стволом автомата подсказывая, что надо сделать.

– Тса? – Я сделал вид, что не понял.

– Руки вверх… – сказал другой боевик по-русски и каркающе засмеялся.

Я заметил черную тень виллы в глубине сада, чахлые деревья, горящую в углу бочку, пульсирующую тревожным красным светом – это для того, чтобы погреться около нее в ожидании чего-то.

Один из боевиков приблизился. Положив автомат на капот такси, ловко обыскал меня. Опыт явно есть.

– Аслиха нах![3]– сказал он и отступил в сторону.

Второй боевик тоже шагнул в сторону, стволом указывая направление.

– Тер ша, руси[4].

Мы вошли в дом. Обычная вилла, примитивно по нашим меркам, но по местным неплохо обставленная, капитальная, теплая. На кухне горела жаровня, отчего сильно пахло перегорелым растительным маслом.

Главный боевик пробурчал что-то под нос и пошел на кухню. Мы остались вчетвером в чем-то, напоминающем прихожую.

– Снимай одежду, русский, – сказал таксист.

– Это еще зачем? – резко спросил я.

– Это правило. – Таксист хорошо знал русский, говорил почти без акцента. – Нам надо быть уверенными, что ты не принес маяк. Маяк, понимаешь?

– В таком случае принесите другую одежду. На улице холодно.

Последовали переговоры между таксистом и боевиками, после чего один из боевиков ушел куда-то в глубь дома и вернулся с мешком. Мешок он бросил мне под ноги, от него воняло, даже от не раскрытого.

– Вот твоя новая одежда, русский. Извини, другой нет.

С этими словами второй знающий русский боевик визгливо расхохотался. Шутник, однако.

Я начал переодеваться, свою одежду складывая в мешок. В мешке был полный комплект одежды пуштуна, поношенный. Когда я закончил переодеваться, один из боевиков взял мешок и вышел с ним на улицу. Понятно, что он сделает, – бросит в огонь. Деньги, конечно, возьмет себе – я оставил сколько-то в карманах.

– И часы тоже.

Отправляясь на дело, я предполагал такое, потому часы взял самые простые, какие у меня были. Швейцарские Traser в карбоновом корпусе, такие выдают спецназовцам в качестве служебных. Очень точные, прочные и недорогие. Я хотел бросить их на пол, но «веселый» боевик перехватил мою руку. Забрал часы, надел на свою руку, сказал что-то довольное на пушту. Воистину, полные кретины. Часы – лучшее место, чтобы разместить там маяк. Батарейка, а в таких часах, как наш «Авиатор» или швейцарский Breitling, еще и передатчик, работающий на аварийной частоте, чтобы любой летчик, потерпевший аварию, мог подать сигнал бедствия. А перепрограммировать его на другую частоту, в том числе и на ту, на которую наводятся ракеты, – дело пяти минут. Кретины недоделанные.