Игра в умолчания - Макс Мах

– Разумеется, – улыбнулась Ада, протягивая руку навстречу.

– Вы уже закончили с любезностями? – раздраженно поинтересовался Керст. – Может быть, вернемся к моим двум вопросам?

– Экий вы нетерпеливый, – покачала головой Ада. – Ведь видите же, мы с мастером Сюртуком выясняем отношения. А может быть, это любовь? Откуда вам знать, не объясняемся ли мы теперь в любви?

– Я рад за вас, сударыня. – Керст не поддался на провокацию, что скорее говорило в его пользу, чем наоборот. – Вы нашли подходящее время и место, продолжайте, пожалуйста! Не смею вам мешать.

Он демонстративно отхватил кинжалом кусок колбасы, твердой, словно дерево, и выкопченной до темно‑коричневого с кровяным отливом цвета, и впился в нее крепкими белыми зубами.

«Молодец!» – отметил Виктор, не любивший – во всяком случае, в нынешней своей ипостаси, – когда люди начинают заедаться без всякого видимого повода. А Сандер Керст ничем, кажется, даму Адель не задевал, так что попытка «отыграться на постороннем»за какие‑то свои, никак с этим «посторонним» не связанные неприятности показалась Виктору излишней.

– Ремт, друг мой! – сказал он, вставая. – Как смотрите, не прогуляться ли нам между делом по окрестностям? Проведем рекогносцировку, если не возражаете.

– Отнюдь, друг мой Виктор! – На лице Ремта возникло выражение, именуемое обычно «смешанными чувствами». Тут были и некие, возможно, и не оформившиеся пока в конкретные формы, опасения, и доля скепсиса, и, условно говоря, «смирение перед неизбежным».

– Прошу прощения, сударыня, – поклонился он Аде. – Дамы и господа! – короткий поклон Тине и Сандеру. – Труба зовет! Идемте же, Виктор, и исполним свой долг!

Вряд ли кто‑нибудь из присутствующих понял, что здесь происходит, но Виктор не мог не отметить, что «Ремт» не потерял и малой доли своей не раз и не два отмеченной даже и выдающимися свидетелями феноменальной проницательности.

– Итак? – спросил Ремт, когда они удалились от лагеря на достаточное для разговора тет‑а‑тет расстояние.

– Я знаю, кто вы, – сказал Виктор, ощущая известную меру облегчения. – Я не знаю, маршал, как это возможно, но вы – это вы.

– Маршал…

– Маршал Герт де Бройх граф д’Альер.

– Как вы узнали? – В этом вопросе было больше озабоченности, чем удивления.

– Я вас вычислил, – усмехнулся Виктор. – Знаете, граф, как это бывает: слово здесь, слово там, жест, реакция на невинную шутку. Это похоже на то, как складывается мозаика.

– Что ж, – сдержанно поклонился Ремт Сюртук, одновременно снимая с рыжей головы свой вполне дурацкий котелок. – Снимаю шляпу перед вашей проницательностью, сударь. Мы знакомы?

– Это тот вопрос, который я хотел задать вам сам.

– Увы, – развел руками Ремт. – Я вас не помню, сударь, хотя, видит бог, это ни о чем не говорит. Я не помню никого. То есть помню, но только формально, по именам. Вот, помнится, у меня была жена. Ее звали Трёй. Еще любовница Агнесса, и еще одна – Клара… Впрочем, судя по всему, я был тот еще ходок, но, уверяю вас, Виктор, я не помню о них ничего, кроме имен. Как они выглядели, как целовались… Все исчезло вместе с моей бренной плотью. Кстати, вы не в курсе, как именно я умер? Последнее, что я помню, – подготовка к битве. Дело происходило в окрестностях города Корн. Была ночь. Наутро нам предстояло сражение с императорской армией. У маршала Агнуса было вдвое больше кавалерии и втрое больше пехоты. Исход битвы представлялся очевидным, и мы – нас было трое в палатке: я, герцог Захария Фокко и барон Рох фон дер Гайхенгердт – поклялись умереть, но не отступить… Итак?

– Постойте, граф! – нахмурился Виктор, понимая уже, что по случаю наткнулся на некое крайне важное обстоятельство. – Вы сказали Захария Фокко? Герцог носил на плече «лилию Калли»?

– Вы правильно поняли, Виктор, – кивнул маршал. – Меня этот момент в рассказе нашего уважаемого мэтра Керста, надо отметить, тоже сильно удивил. Ведь если Захария был там и тогда со мной, то велика вероятность, что он не пережил сражение. Но тогда он не может быть отцом Тины, ведь дело происходило почти тридцать лет назад. Однако он мог и уцелеть… В этом случае ему ничто не мешало зачать Тину, но вот ее права на титул в этом случае… Да и не мог он погибнуть во время войны с чинками. Кто бы взял его в армию после открытого участия в мятеже сектантов?

– Есть еще одна тонкость. – Ди Крей помолчал мгновение, размышляя над тем, стоит ли озвучивать некоторые детали той давней истории. – Захария Фокко – сын Надин Риддер. И более того, велика вероятность, что он бастард императора Якова.

– Что ж, если так, уцелев в сражении, он мог избежать казни. Ведь Агнус приходился ему родным дядей, а император – кузеном…

– Да, так могло случиться, – согласился Виктор. – Маршал Агнус… Он сделал все, чтобы сохранить вам жизнь, граф, но Людвиг Верн был непреклонен. Вас обезглавили в военном лагере Агнуса Риддера через три дня после сражения.

3. Четырнадцатый день полузимника 1647 года

Ди Крей оказался прав, не в первый уже раз, впрочем, доказав, что он опытный и знающий свое дело проводник. И хотя чем дальше, тем больше Тина сомневалась в том, что Виктор провел всю свою жизнь в горах Подковы, его знание хребта Дракона и Старых графств не вызывало сомнений. Вот и на этот раз, едва взглянув с вершины холма на далекий еще, но такой, казалось бы, близкий вход в ущелье Сгоревшей сосны, ди Крей сразу же сказал, что «видит око, да зуб неймет»:хорошо, мол, если завтра к солнечному перелому дойдем. Так и вышло. То одно, то другое – разлившийся ручей, старые промоины, бурелом, – все время что‑нибудь мешало им достигнуть ущелья, заставляя то идти в обход, то искать переправы. И погода снова испортилась. Похолодало, почти весь день тринадцатого накрапывал противный холодный дождик. Тем не менее Виктор и Ремт неизменно были в авангарде, находили