Любимая игрушка судьбы - Алекс Гарридо

— Почему ты кинулся с кулаками на моего слугу? — строго допрашивал он младшего сына.

— Я защищал друга! — гордо ответствовал Эртхиа, выпятив разбитую губу.

Скрывая довольную улыбку в пышных завитых усах, царь велел главному евнуху:

— Покажи мальчишку.

Урмджина привели. Царь, откинувшись и прищурив глаза, долго разглядывал пострадавшее в драке лицо степнячка: узкие темные глаза с изящно изогнутым верхним веком, в прямых ресницах, и четко обрисованные губы с твердой белой кромкой, и гладкую смуглую кожу. Мальчик был хорош собой. Но в последней добыче было много мальчиков, а этот тип красоты среди удо не редок. Младшего же сына, когда он так внезапно проявил и великодушие, и отвагу, следовало поощрить.

— Я дарю его тебе.

Эртхиа подбежал поцеловать руку отцу, и царь шутливо ткнул его пальцем в ямку на упрямом — совсем отцовском! — подбородке…

Эртхиа торопливо сдернул плечевые браслеты, наклонился вперед, протянул их Аэши.

Аэши понял его, стянул с шеи шнур, унизанный костяными фигурками и монетами.

Они сняли жесткие, в железных бляхах, пояса, обменялись ими и сосредоточенно сопели, опоясываясь заново.

— Надо обменяться именами и скрепить кровью, — озабоченно напомнил Урмджин.

— Потом! — пообещал Эртхиа. — Важно успеть… Где сейчас вожди?

— Рядом, у Джуэра, — угрюмо ответила Атхафанама. Она злилась на Ханнар, надменно отмолчавшуюся, и на себя, крикливую, как служанка.

— Из каких родов невесты?

— Гадюки, Сайгака и Беркута.

Эртхиа вскочил на ноги.

— Идем же туда!

Перед юртой Джуэра Эртхиа остановил всех и принялся одергивать на Аэши куртку, поправлять пояс и меховую шапку. Любовно провел рукавом по широким браслетам на плечах, подышал и снова потер. Огляделся.

Небо грузно провисло над степью, рыхлым брюхом почти касаясь дальних юрт, видно этой ночью пора народиться зиме. Йох, хорошо, что ночевать им нынче в тепле.

Они с Ханисом первыми вошли в юрту, тщательно переступая порог, Аэши скромно — за ними, потом Ханнар и Атхафанама. Присутствие женщин говорило, что гостей привело дело серьезное, семейное. Что ж, Ноджем-та тоже сидела рядом с мужем в кругу вождей. Наблюдательный Джуэр сразу увидел, что Урмджин с хайардом обменялись поясами. Но он предвидеть не мог, что все его планы приручить чужака, связать женитьбой, сделать своим будут расстроены сию же минуту.

Потому что Эртхиа с ясным, как луна в четырнадцатую ночь, сияющим лицом, не дожидаясь ни приглашения, ни разделения пищи — чтобы никто не опередил! — повел речь к хозяину юрты, обращаясь сразу и к его гостям, вождям и старейшинам родов.

— Помоги мне, достойный и благородный Джуэр-ото, сосватать хороших невест нашему брату Урмджину…

— И что теперь? — хмуро спросила Ханнар, когда они вернулись в свою юрту с Ханисом, Атхафанамой, приунывшим Урмджином — и с вежливым, но категорическим отказом вождей.

Эртхиа уселся, ловко подогнув ноги, довольно хлопнул ладонями по коленям.

— Что теперь, а, Ханис? А, Урмджин?

Ханис уважительно покивал головой.

— Ты хорошо изучил обычаи удо. Урмджину осталось выбрать, какую из трех невест он выкрадет.

Урмджин посмотрел на одного, на другого и задумался. Мечтательная улыбка тихо осветила его лицо.

Но нетерпеливый Эртхиа воскликнул:

— Зачем выбирать? Всех троих пусть берет! Одна жена — все равно, что ни одной! — выпалил он не вовремя подвернувшееся на язык любимое хайрское присловье. И осекся.

— Ты уверен, что твоему другу нужно именно то, о чем ты сам мечтаешь? — ядовито заметила Ханнар, подрагивая золотистыми от веснушек ноздрями.

Атхафанама, переглянувшись с Ханисом, смолчала. Урмджин нерешительно возразил:

— Что толку спорить, троих поперек одного седла не увезешь.

Ханис рассмеялся.

— Правда, Эртхиа, как он выкрадет троих в одну ночь? Время воина между битвами драгоценно.

Эртхиа замахал на них руками.

— Разве у Аэши нет друзей? Одну увезет он, остальных — мы с тобой, брат Ханис. Что голову ломать? Зачем человеку друзья?

Не верьте невесте, когда она бьется и плачет, вырывается и кричит. Сладок страх и легки слезы, когда сильные руки бросят поперек седла. В родительской юрте она никто, в юрте мужа — каков бы он ни был — хозяйка. И не возьмет мужчина жену, хоть первую, хоть десятую, если не может поставить юрты для нее. Ему принадлежит конь и оружие, он погибнет в битве. Ей принадлежит жилище и скот, она родит и воспитает детей.

Ханис взялся выкрасть Ладэ-та из рода Гадюки. Только один раз взвизгнула она, да и то — уже сын Солнца крепко прижал ее к груди, чтобы не упала, когда пустил во весь опор коня. Круглую шапочку, обшитую монетами, придерживала она обеими руками, чтобы не потерять, звенели гроздья монеток на вплетенных в косу шнурках. Покружив по степи, Ханис привез ее к юрте Урмджина.

Тот увез Джуддар-та из рода Сайгака. Молча, чтобы не разбудить родных, она вырвалась и отбежала, и Урмджину пришлось наступить ногой на конец косы, волочившейся за ней по кошме. Джуддар-та стала его первой женой.

Эртхиа ан-Эртхабадр отправился за Рутэ-та из рода Беркута. Она сама окликнула Эртхиа возле юрты, выступив из темноты, протянула руки, чтобы он усадил ее впереди себя. У нее были быстрые глаза и гибкий стан, а волосы, как у всех девушек удо, пахли молочной сывороткой и гладко блестели. Она была гладкая и свежая, как травинка.

Всего-то и надо было Эртхиа — объехать с нею вокруг стана и вернуться к юрте Урмджина. Но едва остались позади крайние юрты, Рутэ-та обернулась и обняла его крепко за шею тонкими сильными руками.

Никогда Ханнар не обнимала его так. Может быть, в первые ночи, но потом — никогда. А если и обнимала, то от тоски своей черной спасаясь, а не ради него самого.

А Рутэ-та прижалась к нему и вздохнула смущенно и покорно. Эртхиа растерялся, не сразу поняв, что девушка не знает: увозит он ее не для себя. Хотел сказать, но не успел. Руки сами отпустили повод, обвились вокруг тонкого стана, а колени сильнее сжали бока Веселого, торопя его.

Рутэ-та не противилась, когда в степи Эртхиа остановил коня и бережно снял ее с седла. От влажного ночного снега намокла ее коса, и одежда — до нитки. А снег, тяжелый, густой, все падал. Было тихо вокруг, только конь золотой всхрапывал и прядал ушами. Но Эртхиа не слышал его, стоя коленями в мокром снегу. У него горло перехватило, когда он вызволил всю ее шелковистость, мягкость, упругость, податливость, пахнущую дымом и кислым молоком, из меховой безрукавки, из тяжелого мокрого платья. А Рутэ-та тихонько всхлипывала и смеялась, как от щекотки. И она стала его женой, третьей, если считать дочь его дяди, то ли невестой, то ли вдовой обитавшую на пустынной ночной половине его дворца.