Эйнемида IV. Солнце нового мира. - Антон Чигинёв

Эрептолем его уже не слышал, его руки судорожно заскребли по земле, вырывая клочья травы.

‒ Диоклет… ‒ прохрипел он. ‒ Мой сын… Диоклет… отец его любит… скажите… ему… скажите… Диоклет… сын мой…

В последний раз надсадно захрипев, Эрептолем судорожно дёрнулся и испустил дух.

***

‒ Победа! Победа! ‒ радостные крики неслись отовсюду, весело взлетая в ясно синее небо. Последний вражеский отряд бросился бежать, преследуемый лёгкой конницей в сиреневых плащах. Гилифияне вопили, грозно потрясали оружием, пели, хлопали друг друга по плечам. Кто-то подскочил и к Гимнону, но стратег резко отдёрнул руку, едва не свалив соратника с ног.

‒ Чему ты радуешься? ‒ спросил он удивлённого воина. ‒ На этом поле тысячи мертвецов, и среди них ни одного варвара. Сегодня Эйнемида убила сама себя.

Военачальник стянул с головы шлем и поднял глаза к небу. Слёзы текли по его запылённым худым щекам и всклокоченной бороде.

***

И через три дня после того, как отгремела эта великая битва, не были ещё убраны тела погибших. Больше тридцати тысяч эйнемов лежали на раскисшей от братской крови земле. Бывшие враги ‒ победители и побеждённые, пленники и пленители ‒ трудились бок о бок. Даже увенчаные лавром и копьелистом военачальники не уклонялись от скорбной работы.

Всех павших погребли вместе, насыпав курган, высотой почти с саму Срезанную гору, а на вершине установили обелиск с выбитыми на нём строками гилифиянина Гимнона:

«Те, кто совместно всем миром владычить могли бы,

В этой земле, друг друга сразивши, лежат».

Четыре дня спустя войско союзников вошло в распахнутые ворота Эфера.

Эпилог

Пронзительные крики чаек несутся над тёмно-голубой гладью залива Торговцев, наполняя сердца неясной тревогой и щемящей тоской по тому, что лежит за дальним горизонтом. Мачты сгрудившихся в порту кораблей весело поскрипывают под игривыми наскоками свежего весеннего ветерка. Невысокие волны гулко бьются о причал, привычно гудит многоязыкий порт златообильной Сенхеи, принимающий первые корабли после долгой и необычайно суровой зимы. Утро отплытия, казавшееся столь далёким, наступило, и жизнь почти уже разделилась на после и до. Осталось лишь перешагнуть невидимую границу, пролегающую прямо по сброшенным на причальные камни сходням.

‒ Ну что, ехать ещё не передумал? ‒ с деланой весёлостью спросил Эолай, кутаясь в тонкий шерстяной плащ.

‒ Нет, ‒ Хилон натужно скривился в ответ. Шутить почему-то не хотелось, но и друга он понимал. Ему сейчас, пожалуй, даже тяжелее. Уезжать непросто, но ждать и провожать труднее всего.

‒ И правильно. Столько серебра просто так выбросить, это не по-сенхейски. Собрался, так езжай, окупай затраты. И всё-таки не понимаю я, что ты собрался найти там, на Западе.

‒ Я и сам не понимаю, но знаю, что найти должен. Это мой долг перед Тефеем… а может и не только перед ним.

‒ А если его всё-таки убили эферияне…

‒ Ты уже и сам в это не веришь. Нет, друг мой, всё намного сложнее, и я обязан понять, что за этим стоит. К тому же, в Эйнемиде мне делать больше нечего…

‒ Ты опять за своё? Почему это нечего? Посмотри, сколько вокруг дел. Война окончена…

‒ Окончена ли?

‒ Ну, совсем войны не окончатся никогда, такова природа людей, и всё-таки Эферу конец. Их после победы так обобрали, что пережил ли там кто зиму ‒ большой вопрос. Война окончена, пришла весна. Надо по-новому обустраивать Эйнемиду, и тут уж тебе, Вершителю союзов, самое дело.

‒ Вершитель… ‒ Хилон невесело усмехнулся. ‒ Навершил я действительно немало.

‒ Вполне достаточно. Наши враги повержены, ты герой Сенхеи, а в Анфее правят твои друзья.

‒ Друзья. Уж не про Анексилая ли ты?

‒ Конечно. Он сейчас самый знаменитый человек в Эйнемиде. Я слышал, дома ему оказывают едва ли не царские почести, но это, наверное, обычная болтовня.

‒ М-да, болтовня. Вот что я тебе скажу, хоть и зову его другом: не будь уверен ни в чём, если речь идёт об Анексилае. Будь с ним осторожен и убеди в том же сенхейцев. Его легко недооценить, но этот человек одновременно подобен лисе и льву.

‒ Должно быть, ты знаешь что-то, чего не знаю я… ‒ Эолай выжидательно посмотрел на Хилона, и, не получив ответа, усмехнулся. ‒ Ну, это дела ваши, а я, поверь мне, лучшего полководца Эйнемиды недооценивать не собираюсь.

‒ Я тоже так думал, ‒ угрюмо сказал Хилон. ‒ Когда-то давным-давно.

Хабрий и Агесиполид подошли к сходням одновременно. Урвософорец, как и Хилон, оделся в простую дорожную одежду, и теперь ничто не выдавало в нём жителя грозной Метониссы. Неарец же вырядился в красную мантию из гладкой блестящей ткани. Следом за ним двое помощников тащили бронзовый шар локтя в полтора диаметром, установленный на высокую треногу. Шар был окован причудливо переплетёнными и расписанными медными кольцами.

‒ А вот и ещё одни безумцы, готовые тащиться за тобой Эйленос не ведает куда, ‒ усмехнулся Эолай. ‒ Это ещё что за штука?

‒ Астролабон, ‒ Хабрий явно наслаждался удивлёнными взглядами. ‒ Новое, опытное устройство. Раскрывать, как это работает, запрещено, да и, в общем-то, бессмысленно, но, уверяю вас, в морском путешествии оно будет неоценимо… если, конечно, расчёты не врут. Мне уже не терпится опробовать его в настоящем деле. Соотечественники ждут моего отчёта с нетерпением.

‒ Да позволят тебе боги вернуться, чтобы доставить этот отчёт. Славные у тебя спутники, Хилон! Неарец со здоровенным медным шаром, а ещё и метониссец. Удивляюсь, Агесиполид, как тебя отпустили сородичи? У вас ведь, после драки с красно-чёрными, каждый мужчина на вес золота.

‒ Дороже, сенхеец, намного дороже, ‒ голос молодого человека не изменился, но лицо помрачнело. ‒ Три четверти граждан мы оставили на том поле, быть может, это конец нашего города. Но то, что ищет Хилон может оказаться важнее даже самой Эйнемиды. Я рассказал об этом совету, и они со мной согласились. Мы поможем, хотя бы и так, раз не можем большего.

‒ М-да… ‒ хмыкнул Эолай. ‒ А ты, неарец, говорят, мог стать советником у себя, на родине…

‒ И променять разгадку великой тайны на политические дрязги? ‒ Хабрий лучезарно улыбнулся. ‒ Поступи я так, Среброрукий меня точно бы